Друид
Шрифт:
Гораздо более сложными были многочисленные ампутации, которые медики делали после каждой битвы. Пациента крепко привязывали к столу. Прежде чем приступить к операции, врач давал несчастному кусок дерева, который тот зажимал в зубах. Если, к примеру, нога была раздроблена от стопы до колена, то кожу ниже колена разрезали до самой кости и заворачивали вверх, освобождая место, где следовало перепилить конечность. Затем при помощи пилы отрезали ту часть ноги, вылечить которую было нельзя. Острые края кости тщательно полировали, закрывали кожей и сшивали края раны. Если солдат оставался жив после такого лечения, плотник выдавал ему новые костыли, а через несколько дней легионера с почестями отправляли в отставку. По вечерам, сидя у костра, многие римские солдаты спорили о том, стоит ли жить с одной рукой. Немного опьянев, легионеры часто спрашивали другу друга, не лучше ли предпочесть смерть жизни безногого калеки. Большинство
Как бы там ни было, после любой битвы, в которой армия понесла значительные потери, в лагере царила довольно напряженная атмосфера, а солдаты находились в неуравновешенном состоянии и в любой момент могли начать выражать свое недовольство. Сражение при Бибракте не стало исключением. Сначала лишь некоторые легионеры возмущались действиями Цезаря, стараясь не делать этого открыто. Однако семена критики и недовольства пали на благодатную почву. Офицеры, надежды которых на сказочно богатую добычу и повышение в звании так и не оправдались, сыпали упреками в адрес проконсула, обвиняя его в том, что он начал никому, кроме него, не нужную и к тому же не одобренную сенатом войну против гельветов. Они считали, что военную кампанию в Галлии Цезарь начал исключительно в корыстных целях — хотел обогатиться и выплатить долги кредиторам, а также удовлетворить свое болезненное честолюбие. Постепенно я начал понимать, что враги у проконсула имелись не только в Риме, но и среди его подчиненных. Среди его офицеров были такие, которые шпионили, плели интриги и делали все возможное, чтобы помочь противникам Цезаря в Риме уничтожить его. Хотя проконсул обладал превосходным чутьем, благодаря которому ему всегда удавалось предвидеть возможные неприятности, некоторое время он не имел ни малейшего представления о настроении, царившем в лагере. Я не считал своей обязанностью докладывать ему о подобных вещах. Возможно, все происходящее было прекрасно известно Цезарю, но он предпочитал игнорировать опасность, исходившую от собственных легионеров, по одной простой причине — в те дни проконсул больше, чем когда бы то ни было, верил, что он является потомком богов и их избранником, а поэтому может рассчитывать на их покровительство.
В течение нескольких недель Цезарь принимал кельтских князей, которые спешили засвидетельствовать ему свое почтение. Они обратились к проконсулу с просьбой разрешить им созвать в Галлии совет вождей племен. Цезарь дал свое согласие, но был крайне удивлен поведением знатных представителей гельветов. Ни один из них не упрекнул проконсула в том, что он вторгся со своими войсками на территорию свободной Галлии. Нет, князья приветствовали захватчика и добровольно признавали за ним право решать все споры и разногласия между ними, выступая в роли верховного судьи. Я же нисколько не удивился такому поведению. Я видел нашу знать насквозь: каждый из них хотел сделать Цезаря своим союзником и поэтому боялся перечить ему. Верцингеториг тоже нанес визит проконсулу. Он хотел как можно быстрее вернуться в Герговию, чтобы отомстить своему дяде и другим родственникам. Однако Цезарь ограничился тем, что заверил молодого кельта в своей дружбе и в очередной раз попросил проявить терпение и выдержку. Очевидно, у проконсула были другие планы относительно одного из командиров своей кавалерии. Но у меня постепенно начало создаваться впечатление, будто Верцингеториг не собирается всю жизнь служить римлянам, поскольку у него тоже появились другие планы…
Однажды рано утром, когда еще не закончилась четвертая ночная стража, я проснулся, услышав рычание Люсии. Я взглянул на Ванду, которая спокойно спала рядом со мной, и поблагодарил богов за то, что они до сих пор были столь благосклонны ко мне.
Если разобраться, то судьба, которую они мне уготовили, казалась не такой уж плохой. Я сам часто повторял, что невозможно предугадать, с какой целью боги посылают нам то или иное испытание, ведь они не посвящают смертных в свои планы. Мы, люди, можем сделать какие-либо выводы относительно событий, оставшихся в прошлом, лишь в тот момент, когда свершается задуманное богами. Но не раньше.
— Корисиос! — теперь и я отчетливо услышал чей-то голос, Доносившийся откуда-то снаружи. Это был Криксос. Рядом с ним стоял преторианец.
— Цезарь велел привести тебя в его палатку. Он хочет видеть тебя.
Я тут же вскочил со своего ложа и пошел следом за солдатом из личной гвардии проконсула, который вел меня к огромной палатке. Услышав возгласы, Ванда проснулась и решила отправиться вместе со мной. Лагерь еще спал. Стражники, стоявшие на стенах, закутались в теплые шерстяные накидки и по очереди подходили к небольшим кострам, чтобы согреть руки над огнем. В ранние утренние часы было еще
Когда мы подошли ближе, из палатки как раз выходили рабы, неся огромные бронзовые котлы. В воздухе стоял такой запах, словно кто-то разбил целую корзину яиц. Преторианец отодвинул в сторону полог и велел мне войти внутрь. Горячий пар был настолько густым, что я с трудом смог различить лишь очертания пальцев на вытянутой перед собой руке. Если бы меня не поддерживала Ванда, то я наверняка растянулся бы на полу, споткнувшись о какой-нибудь предмет.
— Присаживайся, Корисиос, — услышал я голос Цезаря. Осторожно ощупывая предметы, попадающиеся на моем пути, я наконец добрался до стула и с облегчением вздохнул, усевшись на него. Однако я тут же почувствовал, как мне в спину уперлось что-то твердое. Ощупав предмет, обнаруженный мной на спинке стула, я понял, что это кожаный пояс Цезаря с висящими на нем гладиусом и пугио. Мою сонливость как рукой сняло. Неужели настал тот день, когда должно исполниться пророчество друида Сантонига? Я вцепился в рукоятку гладиуса, сделанную из искусно обработанных костей животных. Каждый палец удобно ложился в предназначенное для него углубление. Вдруг порыв ветра приподнял полог палатки и немного разогнал клубы пара. Увиденное повергло меня в ужас. На расстоянии всего лишь трех шагов от меня Цезарь лежал в деревянной ванне, до краев наполненной горячей водой. Он откинул голову назад и закрыл глаза. Голова проконсула покоилась на краю ванны, волосы слиплись от пота. Но я сразу понял, что ему плохо не от жары. По лицу Цезаря было видно, что он испытывает нечеловеческие страдания. Цезарь мучился от сильнейшей боли. В палатку осторожно вошел слуга. Он принес несколько неглубоких чаш и поставил их на стол рядом с ванной, а затем исчез столь же беззвучно, как и появился. Когда слуга, выходя наружу, откинул полог в сторону, пара в палатке стало еще меньше, и я смог совершенно отчетливо рассмотреть лицо Цезаря.
— Ты умеешь исцелять недуги, друид? — спросил проконсул глухим голосом.
— Я могу вылечить только того, кого хотят вылечить сами боги, — ответил я.
Мне показалось, что Цезарь задумался. Через некоторое время он сказал:
— Друид, когда кельты сдавали оружие, ты приветствовал одного из воинов. Ты назвал его по имени — Базилус.
— Все верно, только я не могу понять, почему ты вспомнил об этом именно сейчас.
— Он спросил тебя, увидитесь ли вы когда-нибудь еще.
— Верно, Цезарь.
— Скажи, почему он задал тебе этот вопрос? Неужели ты можешь предсказывать будущее? Может быть, ты говоришь с богами?
— Чего ты боишься, Цезарь? Ведь ты сам все время повторяешь, что боги покровительствуют тебе.
Проконсул резко поднял голову и сел в ванне. При этом часть воды выплеснулась на пол. Я отметил про себя, что грудь Цезаря тщательно выбрита — не было видно ни единого волоска.
— Запомни, друид, Цезарь никого и ничего не боится. Или ты посмеешь утверждать, будто меня по ночам мучают кошмары из-за того, что я велел переплавить золотые серпы ваших друидов в слитки?
— Ты никогда не отдавал приказа переплавить серпы наших друидов, — спокойно возразил я таким тоном, словно был полностью уверен в сказанном мною. На самом деле я очень сильно рисковал. Однако, заметив удивление на лице Цезаря, я понял, что не ошибся.
— Откуда тебе это известно, друид?
— Если бы ты отдал такой приказ, то тебя вряд ли мучили бы ночные кошмары. Я не думаю, что наши боги поступили бы с тобой столь снисходительно.
— Рим дал мне титул pontifex maximus [51] . Это значит, что я самый главный жрец и священник во всех цивилизованных землях. Почему ты считаешь, будто я не смогу уничтожить ваши варварские святыни? Кто, если не я, великий понтифик Римской республики, отважится на подобный шаг?
51
Великий понтифик (лат.).
— Богам нет дела до званий, которыми смертные награждают друг друга. Они могут лишь посмеяться над нашей наивностью, Цезарь. Твой рассудок помутился из-за того, что тебе удалось захватить большое количество золота. В твои руки попали несметные богатства, но уже сейчас тебе кажется, что этого мало. Тобой, Цезарь, овладела жажда наживы, и ты думаешь, будто можешь разграбить священные места кельтов. Я помню, как ты сам говорил, что боги довольно часто позволяют некоторым людям в полной мере наслаждаться жизнью, даря им счастье и всячески покровительствуя. Но они поступают так не из любви к этим смертным, а исключительно с целью сделать их падение в пропасть бед и горестей как можно более неожиданным и болезненным.