Дружина обходит участок
Шрифт:
Звонил Шестаков, секретарь парткома.
— Ну, как? — у Шестакова после фронтового ранения, задевшего легкие, был глуховатый, с придыханием голос, и, чтобы лучше слышать, мастер плотно прижал к уху холодный эбонит трубки. — Поговорили?
— Поговорили… — в дверь конторки просунулась голова Катюши Ивановой, но Курдюмов сердито нахмурился, и голова исчезла.
— На чем порешили?
Иван Николаевич откашлялся.
— Да как тебе сказать… Так вроде, с ходу ничего не решить. Разобраться бы надо.
— Так. А что
— Да ничего, — мастер был зол с самого утра, и звонок Шестакова только подлил масла в огонь. — Разобраться надо, вот что. Дело-то, сам знаешь… И потом, няньки здесь ему, что ли?
— Так… — Шестаков помолчал, и Иван Николаевич отчетливо услышал в трубке неровное секретарское дыхание. — Значит, столько лет парень был у нас на глазах, и все было в порядке. И ты его еще в комсомол агитировал…
— Ну, было.
— Было? Так. И вот этот самый парень, оказывается, вор. Что же, значит, ошибался Курдюмов? Ты с какого года в партии?
— С двадцать четвертого… — мастер еще не понимал, куда клонит Шестаков, и насторожился. — А ты это к чему?
— Да так. И коллектив тоже ошибся? Хотел принять вора в бригаду коммунистического труда… Так, что ли?
Дверь конторки снова скрипнула. На этот раз в ней показался Егоров. Он постоял на пороге и решительно опустился на табурет.
Иван Николаевич снова откашлялся. В горле что-то в самом деле запершило.
— Ну, что ты меня пытаешь? И так тошно!
— Я думаю… — Шестаков помедлил, видимо, подбирая слова. — Ну, а мне не тошно, как ты думаешь? Ты вот в него верил, а я, а завод — в тебя, в коллектив цеха. Что же, и мы тоже ошиблись?
Мастер не ответил. Он отвел руку с трубкой в сторону, потом машинально положил ее и поднялся. Не обращая внимания на привставшего с табуретки Егорова, толкнул дверь и вышел в цех.
Что же, все-таки, теперь делать с Петькой Звонцовым? Бывали в цехе случаи, когда кто-нибудь из ребят приходил на работу выпивши, иногда случались прогулы, но такое… И, главное, с кем?
Сегодня в обед, собравшись в цехе, чтобы обсудить поступок Звонцова, многие высказывались за то, чтобы взять Петра на поруки. Он тогда резко воспротивился против такого решения, считая его непродуманным и поспешным. Кто его знает, может, ошиблись в парне, проглядели, что он собой представляет.
Правда, в глубине души Курдюмов не хотел в это верить, но он никогда не принимал решения, не взвесив все «за» и «против». А тут дело серьезное: если коллектив поручится за Звонцова, он должен быть уверен, что его доверие не будет обмануто.
Из невеселого раздумья мастера вывел появившийся опять Егоров.
— Иван Николаевич, я хотел вам сказать, тут девушка пришла, насчет Звонцова. Говорит, ее Шестаков направил.
— Какая еще девушка? Вот дался им всем этот Звонцов! Наказание господне… Где она там?
— Здравствуйте, — девушка, оказывается, стояла рядом. — ^ из народной дружины. Моя
— Здравствуйте… — мастер оглянулся на оставленный станок и махнул рукой. — Пойдемте, что ли. И ты, Василий, тоже.
В конторке не было третьего стула, и Егоров пристроился на стоявшем в углу ящике.
— Знакомьтесь. Это Егоров, комсорг наш, — Курдюмов вынул жестяную коробочку и стал свертывать самокрутку. — Что скажете?
— Я хотела бы узнать, что вы решили в отношении Звонцова? — Вера покосилась на самокрутку толщиной в добрый палец, которой мастер осторожно водил по высунутому языку. — Вы ведь должны были сегодня собраться? Я немного задержалась в прокуратуре.
— Вот как? — Иван Николаевич задержал руку с зажженной спичкой. — Ну и что?
— Там склонны выделить дело Звонцова в отдельное производство. Дело в том, что двое, которые были с ним, это опытные рецидивисты, оказывается, их давно разыскивают.
— Ну? — Егоров даже привстал, — А Петька?
— Что Петька? — Курдюмов, наконец, раскурил самокрутку и смахивал с колен тлеющие крошки. — Телок твой Петька, вот кто. Какой из него рецидивист?
— Вот-вот. И потом, он во всем признался. А один из шайки тогда скрылся, его разыскивают.
— Ну, а второй?
— Второй? — Вера вспомнила бандита в кожанке и невольно поежилась. — Второй, говорят, болен. Тогда в отделении, куда их привели, мы думали, что он прикидывается. Он даже сидеть не мог, все валился…
Егоров недоверчиво хмыкнул.
— Так сразу и заболел?
— Я ведь рассказывала в парткоме. Когда тот, второй, его фамилия Раздолин, выхватил нож, Звонцов ударом сбил его с ног.
— Раздолин? — Иван Николаевич задумался, — Как же, помню, был такой. Так вот оно что… Петька-то ведь у него учился поначалу.
— Так вот, Раздолин тогда упал и головой ударился о машину. Знаете, там такая штука спереди.
— Вот как… — самокрутка у мастера давно погасла, но он, казалось, забыл об этом. — Значит, Петра будут судить отдельно?
— Да. Конечно, если завод об этом попросит. Вот я и хотела узнать, что вы тут решили, — Вера положила руки на стол и посмотрела на мастера.
— Я сегодня была у товарища Шестакова, он говорит, что Звонцов наверняка попал в эту компанию случайно. И еще он сказал, что не верит, чтобы вы могли в нем ошибиться.
— А я что говорил? — Егоров неожиданно хлопнул ладонью по столу так, что железный колпачок на чернильнице подскочил и свалился. — Дело ясное. И нечего тут, дядя Ваня, перестраховкой заниматься. Наш парень Петька, рабочий, и тут не разговоры разговаривать, а выручать его надо.
— Ну, ты не шуми, — Иван Николаевич одел колпачок на чернильницу. — Ты что думаешь, мне он чужой совсем, что ли? Я за него, может, больше, чем вы, болею.
Он потянулся было за погасшей самокруткой, лежавшей в пепельнице, но потом махнул рукой и поднялся.