Дружинник

Amazerak

— И всё же ты возложил на мою голову лишние проблемы и проявил неуважение, — напомнил Дмитрий, — это серьёзный проступок, особенно в твоём положении. Что я должен с тобой делать?

— Разногласия с младшей ветвью улажены, — сказал я, — Ольга Павловна не имеет ко мне претензий. Мы уже общались. Осталось договориться с Воротынскими, и я уверен, что решу этот вопрос тоже.

— И на каких же условиях вы сошлись?

— Ольга Павловна признала мою правоту. Конфликт исчерпан, мы не имеем друг к другу никаких претензий.

— Вот как? Просто признала? Допустим… — произнёс Дмитрий Филиппович, слегка озадаченный таким

поворотом. — Но это не отменяет твоего вопиющего поведения. Я думал над тем, стоит ли нам продолжать сотрудничать. На первый раз я готов тебя простить. Но если такое повторится вновь — это не будет так просто забыто. Я могу изгнать тебя по щелчку пальцев и отправить конюшню чистить, если захочу. Надеюсь, ты осознаёшь это?

— Осознаю, — кивнул я.

— Подписанная бумажка ничего не значит. Членом рода нельзя стать росчерком пера. Ты должен доказать свою преданность, доказать, что ты — один из нас. Пока у тебя это не получается, но я готов дать второй шанс.

— Я ценю это, — сказал я. — Так что от меня требуется?

— То же, что и прежде. Ты должен сообщать всё, что слышишь, видишь, думаешь, ставить меня в известность того, что здесь происходит, и естественно, безропотно выполнять любой приказ. Главным образом меня интересуют настроения в младшей ветви. Я должен знать, что они намерены делать. Но отныне произойдут некоторые изменения. Это — Аркадий, — Дмитрий Филиппович указал на мужчину с землистым лицом, что развалился в моём кресле. — Вы будете работать вместе. Все свои действия будешь координировать с ним, а не со мной. Докладывать обо всём тоже будешь ему. Ему же отдашь на хранение свои артефакты. Что с Катрин?

Я рассказал о случившемся и передал слова врачевателя.

— Это прискорбно, — отметил Дмитрий Филиппович. — Потеря верного человека — всегда печаль для рода. Я заберу её в Нижний. Мои врачеватели поопытнее местных шарлатанов. С Воротынскими я тоже проблему улажу — именно за этим я и прилетел. А ты учись работать не только кулаками, но и головой. Больше поблажек не будет.

Дмитрий Филиппович ушёл, а со мной остался Аркадий. Он потребовал обрисовать обстановку в городе, рассказать, что я делал. Особенно подробно расспрашивал про покушения и про то, что я слышал в доме Птахиных-Свириных. Я, понятное дело, не стал ставить его в известность о том, что Ольга Павловна хочет переманить меня, и в свою очередь попытался расспросить, в чём именно подозревается младшая ветвь.

— Пока ни в чём, мы собираем сведения, — ответил Аркадий.

— Если ни в чём не подозревают, то и слежку не устанавливают, — заметил я. — Мне же надо понимать, куда копать.

— Всё, что тебе надо понимать, я сообщу, — жёстко отрезал мой куратор. — Пока делай то, что велел Дмитрий Филиппович.

Четыре оставшихся дружинников отныне тоже находились в подчинении, а я каждую поездку в город теперь должен согласовывать с ним. Объяснялось это необходимостью защищать меня от убийц, но я-то прекрасно понимал, что к чему.

Аркадий ушёл, а я тут же отправился в свою спальню, где по-прежнему неподвижно лежала Таня. Чем дольше она не приходила в себя, тем сильнее я нервничал. А теперь ещё и Катрин должны были увезти, и что-то мне подсказывало, что я её больше не увижу.

Проблема с главной ветвью разрешилась, вот только оказался я фактически под домашним арестом — тоже мало хорошего, особенно если учитывать,

что у меня были дела, о которых роду знать вовсе ни к чему.

Однако сам факт, что Дмитрий Филиппович не выгнал меня из семьи, да ещё и приставил охрану, говорил о востребованности моих способностей. Ольга Павловна тоже усмотрела во мне потенциал. Иначе со мной даже разговаривать бы никто не стал. Возможно, они знали что-то, чего не знал я, или их настолько впечатлили мои «подвиги» — в любом случае, я оказался ценным кадром для обоих сторон. Но если Ольга только искала способ переманить меня к себе, Дмитрий полагал, что уже купил меня с потрохами, когда обнародовал подписанную бумажку. Был ли я с этим согласен? На самом деле, нет. У меня имелись свои цели, и я намеревался держаться того, кто поспособствует их исполнению. Так что я собирался выслушать предложение младшей ветви и решить, стоит ли встать на их сторону.

Я сидел на кровати и размышлял. И вдруг заметил что-то странное в облике Тани. В первый момент я не понял, что именно, но потом осознал, что девушка побледнела, а губы её стали синюшного цвета. Я схватил её руку, прощупывая пульс. Он отсутствовал.

Глава 20

Врач пытался убедить меня, что всё в порядке, но я был на взводе.

— Ты чего мне по ушам ездишь? — негодовал я. — У неё же пульса нет!

— Успокойтесь. Пульс есть, но сердце бьётся очень медленно.

— Почему? Мне обещали, что она очнётся за три часа. А теперь это?!

— Извините, Михаил, понимаю, что вы расстроены…

— Расстроен — не то слово. Или ты объяснишь, что происходит, или ни копейки не заплачу.

— Я не скажу, что данное состояние в порядке вещей, но извините, не я довёл девушку до такого, — строго посмотрел на меня врачеватель. — То, чем она занималась, при её уровне навыков опасно. Сейчас мы имеем дело с последствиями. Такое случается. Редко, но случается. И мы сделаем всё возможное, чтобы сохранить ей жизнь.

Таню увезли.

Я сел на кровать, тоска наполняла сердце. Только сейчас я осознал, как прикипел к Тане душой за эти месяцы. Она была последним близким человеком, кто не хотел меня использовать в своих целях, кому вообще было плевать на моё положение в обществе, на звания, фамилии и подписанные бумажки.

Катрин я уже не увижу. А возможно, потеряю и Таню. И осознание этого меня убивало.

Я вспомнил Катрин, вспомнил, как первый раз увидел её в доме Барятинских, и вдруг в голову ударила мысль, которая прежде почему-то не посещала меня, а сейчас показалась до безобразия очевидной. Я подумал о том, чем занималась дружинница до моего изгнания. Она же год или два стучала на меня Птахиным!

«Но постой, — возразил внутренний голос, — она спасла тебя и несколько раз помогала в Арзамасе, она передала письмо и выразила намерение служить тебе, если станешь главой рода». Контраргументы возникли сами собой: спасла она меня, потому что Птахины приказали, помогала сбыть оружие, потому что сама с этого хороший процент поимела, а намерение… так это ж просто разговоры. Чего не наболтаешь, чтобы втереться в доверие? А ещё она не раз повторяла, что служение своему роду — для неё цель и смысл существования на этом свете, а зная менталитет дружинников, можно было с уверенностью сказать, что и на том — тоже.