Друзья и соседи
Шрифт:
На днях я записал диалог, услышанный мною чисто случайно из-за несовершенства техники.
В этом диалоге, мне кажется, есть некоторые приметы современной прозы.
Итак, читайте.
Вернее — слушайте.
Она. Здравствуй. Это я.
Он (после паузы). Привет, Михаил Николаевич.
Она. Тебе неудобно говорить, да?.. Тогда слушай. Тебя не смущает двусмысленность наших отношений? Ответь — да или нет?
Он. Вообще говоря, об этом был предварительный разговор на коллегии.
Она. Игорь, я уже не девочка…
Он.
Она. У меня ведь тоже есть самолюбие…
Он. Я прекрасно это понимаю, Михаил Николаевич, но существуют интересы производства…
Она. Ты должен выбрать: или — или.
Он. Я беседовал с Мартыненко, он пока что ничего определённого сказать не может.
Она. Я могу повторить тебе твои слова, помнишь когда мы ездили в Бирюлёво…
Он. Там, по-моему, только основные цифры.
Она. Ты тогда сказал: бывает, что человек как бы начинает жизнь заново.
Он. Мне думается, в тресте не будут возражать,
Она. Значит, ты по-прежнему так думаешь, да?
Он. В основном — да.
Она. И твоя коллегия тоже с этим согласна?
Он. Так мы вопрос не ставили.
Она. Прими наконец какое-то решение. Ты же мужчина.
Он. Если не ошибаюсь, процентов тридцать, тридцать пять.
Она. У вас же нет детей. Ты самостоятельный человек…
Он. Мы к этому ещё вернёмся.
Она. Ладно, тебе сейчас, в данную минуту трудно говорить…
Он. Михаил Сергеевич, опять вы…
Она. Ты забыл, меня зовут Михаил Николаевич.
Он. Да? Всё дело в том, что подобные вопросы в наше время так просто не решаются.
Она. Я это уже слышала.
Он. Ага, значит, вы со мной согласны?… Мы обязаны взвесить все «за» и «против»…
Она. Лиза больше не хочет, чтобы мы у неё встречались.
Он. Кроме «Машлроекта» есть и другие организации.
Она. Игорь, учти, мы расстаёмся навсегда. Больше ничего не будет, ни речного трамвая, ни поездок в Бирюлёво.
Он. Я вас отлично понимаю.
Она. Ничего ты не понимаешь. И глазное — не хочешь понять.
Он. Да? А Филимонов считает, что кроме него никто а управлении этого сказать не может. Наша главная задача — проявить твёрдость и принципиальность.
Она. С ума сойти можно. Она что — рядом? Ответь — да или нет?
Он. Конечно. Само собой.
Она. Зачем ты мне сказал в прошлую среду, что вечером у тебя партсобрание? Ты же беспартийный.
Он. Есть профсоюз.
Она. А те стихи ты не сам сочинил. Это так, монтаж… «Обида жгет, разлука ранит, в душе мечты, и а сердце дрожь. Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь».
Он. У каждого человека своё мнение.
Она. Не звони мне больше. Ты слышишь?
Он. Михаил Николаевич, на этом мы сейчас закруглимся, а то уже на меня жена строго смотрит, что я так долго с вами разговариваю. Я думаю, мы завтра,
Она. Ни завтра, ни послезавтра, никогда. Подожди… Подожди… Говоришь —
Он. Совершенно точно.
Она. Врёшь.
Он. Не понял.
Она. Я из автомата говорю, который в булочной напротив. Вот я своими глазами вижу — твоя жена входит в подъезд… Значит, ты сейчас меня обманываешь. Ну, скажи побыстрей, а то войдёт жена.
Скажи — Михаил Николаевич, я очень спешу, мне ещё надо успеть взглянуть на себя в зеркало, какой у меня глупый и жалкий вид. Прощай!
Он. Большое спасибо, непременно передам. Она как раз вот только сию минуту вошла. (Кладёт трубку и говорит вошедшей жене). С Мартыненко говорил. Тебе привет. Давай скорей обедать, а то я голодный как пёс и к тому же вот-вот хоккей начнётся. Так что дазаи в темпе!
Ночной разговор
Наташа вернулась домой поздно. Она открыла дверь своим ключом и на цыпочках прошла в комнату. Сбросив на ходу плащ, Наташа включила свет и села за письменный стол. Кончился день. Славный и весёлый день, и его было просто необходимо описать Павлу. Павел был очень далеко, в Арктике, в бухте Спокойная.
Наташа подняла глаза. Над столом висела его фотография. У Павла было суровое выражение лица.
— У вас нет никаких оснований так строго на меня смотреть, — обратилась Наташа к фотографии, — а если у вас плохое настроение, я найду себе другого собеседника…
Она взглянула чуть левей. Рядом с окном на книжной полке стояло другое фото. Здесь Павел был снят на трибуне стадиона «Динамо», и на лице его сияла блаженная улыбка.
— Вот с вами мне значительно легче разговаривать, — сказала Наташа и поставила фотографию прямо перед собой.
Павел всегда подтрунивал над её сумбурными письмами, и Наташа решила на этот раз удивить его толковым, обстоятельным письмом.
Прежде всего нужно написать о главном — в пятницу она получила диплом и в этот же день заказала себе круглую печать «Врач Н. Н. Петрова».
Потом нужно красочно описать сегодняшний день на даче у Оли Маношиной, где все они — молодые врачи — шумно и весело праздновали окончание института, где Олин отец, маститый хирург, Василий Пименович декламировал стихи собственного изготовления, которые начинались так: «Поздняя осень, врачи улетели…»
Дальше обязательно надо написать о том, куда она, Наташа, решила просить направление в министерстве. А может быть, об этом не писать, а просто взять да и нагрянуть?… Да, пожалуй, так будет лучше. Вместо этого можно написать всякую чепуху, вроде того, что они до упаду танцевали, а потом она съела три порции мороженого и сразу лишилась голоса.
Наташа написала первую строчку. В эту минуту кто-то постучал в дверь и в комнату вошла Мария Игнатьевна, соседка по квартире.
— Наталья Николаевна, добрый вечер. Тут вам извещение какое-то принесли. Вас дома не было.