Друзья и враги Анатолия Русакова(изд.1965)
Шрифт:
Она тараторила с пулеметной скоростью, то и дело всплескивая руками. Пальцы с облезлым маникюром на ногтях были унизаны толстыми золотыми кольцами.
— Значит, напишете заявление об отправке Пашки в колонию?
— Да хоть сто заявлений подпишу. Вы только составьте…
— Хорошо, согласую!
— Уж я вас отблагодарю, товарищ начальничек…
Анатолий задумчиво шагал к дому Ушкова. Интересно, какая мать у Леонида Ушкова? Тогда, в детской комнате милиции, Леонид наобещал много, лишь бы не вызывали
Дверь открыла девочка. На вопрос об Ушкове она показала на дальнюю дверь в коридоре. Анатолий постучал и вошел.
У окна сидела опрятная женщина и шила на машинке. В комнате было прибрано, уютно. На диване лежал Леонид Ушков в той же курточке на «молнии» и, подперев голову рукой, читал. Он так увлекся, что не заметил прихода гостя.
— Леня, — позвал Анатолий.
Подросток вскинул голову, затем поспешно вскочил. Книга упала на пол. Не подняв ее, он метнул быстрый, встревоженный взгляд на мать.
— Пошли на занятия автокружка, — сказал Анатолий первое, что пришло ему в голову. — Собирай вас поодиночке…
— Идем! — Ушков торопился поскорее уйти.
— Ты надолго? — обеспокоено спросила мать. Она посмотрела на Русакова. — А вас я что-то не помню. Вы бывали у нас?
— Нет. Я — Анатолий Русаков, шофер. Занимаюсь с ребятами… С Леней недавно познакомились…
Когда за ними захлопнулась дверь квартиры, Леонид поспешно спросил:
— Меня вызывают? Туда?
— Да нет же, — с досадой ответил Анатолий. — Никто никого никуда не вызывает. Просто я зашел тебя проведать.
— Так сказать, слежка на дому? — Ушков дрожащими пальцами провел по русым волосам.
— Чепуха! Вот что, никакого автокружка, к сожалению, нет. Просто я хотел тебя повидать. Пройдемся.
— А зачем? Если я не нужен по делу, то пойду дочитывать интересную приключенческую книгу Уоллеса. Достал ее в «чертовой читалке» под большой залог. Должен вернуть не позже семи вечера. Если просрочу, то надо платить штраф.
— В «чертовой читалке»? — заинтересовался Анатолий. — Это что за штука?
— Да так… Ничего особенного, — неохотно ответил Ушков. — Ну, если я вам не нужен, то пойду…
— Погоди. Есть дело, — резко сказал Русаков.
— Так и надо было говорить, — насмешливо пробормотал Ушков.
Леня молча следовал за Анатолием. На улице было людно. Они вошли в небольшой сквер на улице Герцена, уселись на скамью.
— Вот что, Леня, — начал Анатолий. — Я парень бывалый, бригадмилец. Слушал я тебя там, у лейтенанта Хлопунова, ты говорил честно и прямо, от сердца, а сейчас ершишься. Я тебя что-то не пойму. В чем дело?
— Да ни в чем… Ну, читал книгу, а тут на самом интересном месте пожалуйте бриться. Я слушаю вас…
— Ну, слушай. Ушел ты тогда, а я и говорю лейтенанту: «Славный
Ушков нервно продергивал то вниз, то вверх «молнию» на куртке. Нужен ли ему друг? Кому же не нужен настоящий друг? Но этот? Этому приказали дружить, вот он и явился. «Мероприятие». Парень он, может, и неплохой, да из милиции, стоит ли с ним связываться? А откажешься — доложит по начальству.
— Я второгодничал, и приятелей в школе у меня набралось уйма, — усмехнулся Ушков. — Всяких. Если позвоню им — откликнутся. Есть и такие, что нравоучения здорово умеют читать. Тоже в порядке шефства… Вы где учитесь или работаете?
— Мне здорово не повезло. Пришлось в колонии пробыть несколько лет.
— Да ну?
Анатолий рассказал о себе — о колонии, о вечерней школе, а закончил так:
— Ты в милиции говорил о своем желании поступить в мореходное училище. Но для этого надо иметь образование не менее семи классов. Поступай в вечернюю школу, где я учусь. Надо будет — помогу.
— А ведь это идея! — воскликнул Леонид. — И как это я сам не подумал о вечерней школе? Противно сидеть в нашей школе с мелюзгой, когда ребята, с которыми начинал, обогнали меня на два класса. Как на каторгу в класс идти…
— Учебный год начался, но ты просись в седьмой класс вечерней школы. Я поговорю насчет тебя. И вот что. Я не буду набиваться к тебе со своей дружбой, — не хочешь, не надо. Только один уговор… Я ненавижу ложь. Говори самое неприятное, только в глаза. Раз соврешь в серьезном деле, век не поверю. Я бываю иногда не в меру резким, хочу сказать прямо, а получается грубо. В случае чего ты не обижайся. Ну, подумай, а потом позвони, запиши телефон.
— Во-первых, спасибо тебе, — тихо проговорил Ушков, — за то, что ничего не сказал маме. А то я вначале испугался. У нее ведь больное сердце.
— Во-вторых?
— Обязательно поступлю в вечернюю. Но как же объяснить ей все это? Она же не знает, что я ушел из обычной школы, после второгодничества…
— Пусть узнает. От тебя. Ведь тайное обязательно станет явным. И, когда она все узнает от чужих, — подумай, что будет! Это действительно может убить ее. А ты сам. Оттого, что ты скрываешь правду, изворачиваешься каждый день, боишься, что все вдруг откроется, — от этого у тебя так тяжело на сердце, так мрачно… Я это знаю, у меня самого когда-то так было… Нет хуже двойной жизни!