Друзья и враги
Шрифт:
– Меня можно понять, потому что я ненавижу коммунистов. Я являюсь белым протестантом, законопослушным гражданином Северо-Американских Соединенных Штатов, и я ненавижу коммунистов, черт бы их побрал. Коммунисты – совершенно особенные ублюдки. По мне, они хуже педерастов, потому что коммунисты влезают в души людей и делают их враждебными стране, в которой они родились, и обществу, которое их вырастило. Коммунисты посягают на наши свободы, наши ценности, сам наш образ жизни. Коммунисты проникают в правительственные структуры, в разведку, даже в армию – чтобы подрывать их изнутри. Само существование Северо-Американских Соединенных Штатов
Остроу понял, что сейчас будет.
– Не иначе все пропало, и коммунисты проникли в министерство обороны. Никак иначе я не могу объяснить то, что передо мной сейчас стоят десять коммунистов, которые замаскировались среди вас, настоящих североамериканцев, и думают, что я ничего не знаю про них. Но я, черт бы все побрал, про них хорошо знаю.
Вадим, или Вик, как сейчас его звали, почти физически ощутил, как над плацем сгущается грозовая туча ненависти. Так вот о чем предупреждал Акула!
– Коммунисты, выйти из строя! [58] Два шага вперед, мать вашу! – истошно заорал лейтенант-коммандер.
Секунда. Другая. Строй не шелохнулся.
– Видите. Коммунисты никогда не признаются в том, что они коммунисты, но когда ты повернешься к ним спиной, они всадят в твою голову гвоздодер и пообедают твоей печенью. Но со мной, черт возьми, этого не случится. Нет, джентльмены, я не из таких, и коммунистам не застать меня врасплох.
Лейтенант-коммандер сделал несколько шагов и остановился напротив гардемарина Вадима Островского.
58
В САСШ многие ставили между понятием «русский» и «коммунист» знак равенства, но это было совсем не так. Тоже пропаганда постаралась, и в особенности британская пропаганда. «Холодная война» в этом мире шла, она шла больше семидесяти лет, и русских ненавидели не за то, что они коммунисты, а за то, что они русские. Те же британцы вообще не вкладывали в свою ненависть никакого логического и идеологического объяснения, они просто ненавидели, и все.
– Как твое имя, курсант? – негромко спросил он.
У Вадима даже были документы на имя Вика Остроу, документы вполне легальные, но вдруг он понял, что если он представится этим именем, если он хоть немного уступит этому психу с голубыми глазами и безвольным подбородком – то он что-то предаст.
– Мое имя Вадим Островский, сэр, – негромко сказал он.
Лейтенант-коммандер отступил от него.
– Пять шагов вперед! Кругом!
Вадим выполнил то, что от него требовалось. Девяносто враждебных пар глаз впились в него, жадно рассматривая. Большинство из тех, кто стоял сейчас в строю, были выходцами из маленьких городков, живых русских они в глаза не видали, но зато смотрели кино и телевизор. Сейчас перед ними стоял живой русский, и на его табличке с именем, прикрепленной к форме было написано «Остроу».
– Вот. Перед вами – живой коммунист. Коммунист, который проник на наши курсы, чтобы совращать американцев и заставлять их предать. У него на табличке с именем написано другое имя… коммунисты всегда так делают, у них всегда с собой паспорт на другое имя, я сам видел. Курсант, почему у тебя на табличке другое имя?
–
– Выдали коммунисты, сынок? – ласково спросил лейтенант-коммандер.
– Никак нет, сэр! Выдал местный баталер, сэр! [59]
59
Флотский аналог слова «кладовщик».
В строю кто-то хихикнул – и тут же смолк.
– Смеетесь… – понимающе протянул лейтенант-коммандер, – понимаю. В вашем возрасте, может быть, я и сам бы над этим посмеялся. Но сейчас, после всего того, что я повидал в Мексике и особенно в Бразилии, где уже несколько лет действуют коммунисты, мне совсем не смешно. Я не хочу, чтобы в моей стране коммунисты устроили нечто подобное тому, что они устроили в Бразилии. И если для этого потребуется…
Лейтенант-коммандер не закончил мысль, но все его отлично поняли.
– Итак, курсант Остроу… или Островский… зачем ты сюда прибыл?
– Мое предписание находится в канцелярии части, сэр! – Вадим решил играть под дурака.
– Это я уже знаю. Коммунисты, проникшие в министерство обороны, выдали тебе предписание, и ты явился сюда, чтобы разлагать элитную воинскую часть флота Северо-Американских Соединенных Штатов. Так?
– Никак нет, сэр!
– Вот, видите! Коммунист лжет. Он не может не лгать, потому что он коммунист. Но вас больше, чем их, а они всего лишь Чарли-Танго [60] – так?
60
CT – Communist Terrorist, коммунистический террорист.
– Так точно, сэр… – негромко и нестройно раздалось из строя.
Лейтенант-коммандер помрачнел.
– Кажется, вы так ничего и не поняли… Перед нами коммунист! – Лейтенант-коммандер встал за спиной Островского. – Скажи, курсант, ты коммунист?
– Никак нет, сэр!
– Лжешь! Ты коммунист! Чарли-Танго! Я тебя насквозь вижу!!!
– Никак нет, сэр! Я не коммунист, сэр!
– Мать твою… Ну-ка, ребята, скажем этому коммунисту, как мы относимся к нему и к другим коммунистам! Долбаные коммунисты!
– Долбаные коммунисты, сэр!
– Долбаные коммунисты, мать их! – истошно заорал лейтенант-коммандер.
– Долбаные коммунисты, мать их, сэр!
Лейтенант-коммандер обошел Вадима, встал напротив него.
– Итак, ты не коммунист.
– Так точно, сэр! Не коммунист, сэр!
Лейтенант-коммандер какое-то время стоял и рассматривал Вадима, потом шагнул в сторону.
– Встать в строй, курсант!
Вадим сам не помнил, как оказался в строю.
– Так вот, я не всегда бываю таким, – сказал лейтенант-коммандер, – но этот упрямый коммунист меня разозлил. Из-за него, и только из-за него, я сейчас такой. Отряд, слушай мою команду! Эти плиты, мать их, грязные! Я хочу, чтобы вы перетащили их на берег, вымыли их как следует в соленой воде и установили их обратно, здесь! Время пошло!
До океана было примерно восемьсот метров – на взгляд. Каждая плита, из которых был сложен плац, весила примерно сто килограммов. Никакой техники, даже простых ломов, им, конечно же, не дали.