Друзья, любовники, враги
Шрифт:
День был чудесный, и скоро все пришло в свою норму. Она ведь взяла с него слово. Она легла с ним, хотя в глубине души понимала, что по-прежнему у них уже не будет. Впрочем, она легла бы с ним в любом случае. Это было так естественно.
Вот уже два дня, как Маури улетел в Нью-Йорк, а она, последовав его совету, осталась еще на некоторое время. Погулять, подумать, побыть в одиночестве. Перед тем, как в Нью-Йорке все не закрутится по новой. Вторая программа из документального сериала «Семья» была уже внесена в график, и съемки должны были начаться в конце месяца в Аппалачах. На этот раз место действия переносилось в
Она шла по улице, на которой находился дом Гидеона. Если, конечно, такой человек вообще когда-нибудь существовал. Никто не ответил по домофону, и тогда она позвонила консьержке. Само собой, старуха-португалка слыхом не слыхивала ни о каком Гидеоне Аткинсоне и не видела, чтобы кто-то входил или выходил из этой квартиры. Однако когда Саша попыталась выяснить у старухи, кто живет здесь сейчас, и нельзя ли подняться и взглянуть на квартиру, — может быть, есть что-то из почты, запасные ключи? — она захлопнула у нее перед носом дверь своей каморки.
Она совершала пробежки по Тюильри в надежде встретить его. Однако не нашла там ни Франциска Азисского, ни его птичек, ни фотографа. На месте были лишь статуи и мим, Лувр и Эйфелева башня. Если бы и они исчезли, — она, пожалуй, была бы не слишком удивлена.
Разыскивая его, она бродила по улицам Парижа. Она исследовала Париж, словно первопроходец. Вымеряла расстояния. Сверялась с картами. Пыталась разобраться со сложной системой парижских округов, недоумевая последовательности, в которой они следовали друг за другом. Можно подумать, что наградой ее изматывающим поискам будет Гидеон собственной персоной. Как будто, чем больше она мучается и страдает, тем выше шансы, что он вдруг материализуется и, конечно же, даст ей самые вразумительные и убедительные объяснения всему происшедшему.
Временами она готова была отбросить все свои подозрения и прийти к тому, что в действительности существовал некий самодовольный француз, каких пруд пруди, который подцепил американскую туристку, поматросил и бросил. И по-прежнему, что-то гнало ее искать его по кафе и антикварным лавкам, по бульварам и улицам Парижа. В то же время она надеялась, что никогда в жизни не встретит Карла Фельдхаммера, которого считала виновником своей поездки в Рим. Если бы она тогда не поехала в Рим! Если бы не зашла покупать эти чертовы сапоги!.. Если бы да кабы…
За день до того, как лететь в Нью-Йорк, она набралась храбрости и позвонила на «Рено».
О Гидеоне Аткинсоне там никогда не слышали. Как показала компьютерная проверка личных карточек сотрудников, ни в парижском офисе компании, ни в провинциальных отделениях не работал человек под этой фамилией. И это была информация за последние пять лет, но, если надо, они могли бы поднять и более старые дела.
— Северная Африка, — горячилась она, чувствуя себя идиоткой, — может быть, он выполняет для компании консультационные функции где-нибудь в Северной Африке?
— С какой стати? — последовал удивленный вопрос.
— Ну, например, надо обследовать местность для строительства нового завода?
В голосе на другом конце провода звучало изумление.
— Но у «Рено»
Ей объяснили, что компания хорошо просчитала свои экспортные возможности относительно Северной Африки, отличающейся потенциальной политической нестабильностью. Когда же она стала настаивать, когда ее голос начал дрожать, у нее поинтересовались, уверена ли она, что в имени и фамилии нет ошибки? Может, будет лучше, если она оставит им свой телефонный номер, и они перезвонят, если что-то обнаружат? Она твердо уверена, что не ошиблась? О да, она ошиблась, это яснее ясного, и нет никакой необходимости оставлять им свой телефонный номер. Она поблагодарила, извинилась за беспокойство, и положила трубку. Она ненавидела себя за те слезы, которые в этот момент катились по ее щекам, однако проревела целый день.
За все время в Париже был лишь один момент, когда она смогла вздохнуть с облегчением, словно получила отсрочку смертного приговора. Когда едва не развеселилась. У нее была намечена встреча с пресс-атташе израильского посольствва, может быть, тот поделится с ней хоть какой-нибудь информацией. Когда она мчалась в такси на эту встречу, у нее не было больших надежд. Если она и приобрела какие-то знания о жизни, то прежде всего о том, что нельзя верить никаким сведениям, касающимся хотя бы намеком международного терроризма. И уж, конечно, нельзя верить людям с Ближнего Востока.
Пресс-атташе встретил ее все за тем же письменным столом, заваленным документами. Выражая свое удовольствие по поводу того, что ему еще раз довелось с ней свидеться, он высказался насчет ее внешности и того, что Тунис, должно быть, пошел ей на пользу. Однако еще до того, как она успела его о чем-либо спросить, он сам задал вопрос.
— Как вы полагаете, кто мог совершить такое ужасное деяние — убить палестинца на глазах всей семьи?
Сначала она приняла это за шутку. К тому же, задав свой вопрос, пресс-атташе дважды прыснул. Когда она поняла, что он серьезен и даже решил, что она купилась на его уловку, то начала вести свою игру. Она пожала плечами и ответила в том духе, что задается тем же вопросом и именно поэтому явилась к нему на свидание. Есть только слухи, и ничего другого, что можно было бы принять в качестве конкретных доказательств.
— Впрочем, молва утверждает, что это были израильтяне, которые убили из мести. Кроме того, есть сведения, что Тамир Карами был последним членом ООП в черном списке, который составила Голда Меир в семидесятых годах.
— Если бы все было так просто, — грустно сказал пресс-атташе. — Если бы мы только могли так же, как наши враги, хладнокровно убивать… — Он встал. — Чтобы Голда написала черный список? — Он рассмеялся. — Господи боже мой, да ведь она была доброй бабушкой!
Он вышел из-за своего письменного стола. Встреча была окончена. Однако прежде чем он довел ее до двери и выпроводил на лестницу, она спросила:
— Кстати, вы случайно не видели передачу, которую я посвятила политическому убийству Карами? Ее как раз показывали вчера вечером.
— Никакого политического убийства, мисс Белль. Тамир Карами был казнен.
Затем он пожелал ей приятных дней в Париже и счастливого возвращения в Штаты. Она промолчала.
Неужели жизнь — это только жонглирование словами? Неужели «казнь» звучит лучше, чем «политическое убийство»?