Друзья мои - книги (Заметки книголюба)
Шрифт:
"Дорогой приятельнице Любови Исаковне Стасюлевич 31 декабря 1883 г. благодарный от души и сердца за венок, сплетенный ею 31 декабря 1882 года, и неизменно преданный автор".
Наверно, для Гончарова не только сплели в новогоднюю ночь венок, но и торжественно возложили на его голову, и целый год Гончаров не забывал этого, подчеркивая именно в датах свою благодарную память... Он был очень одинок, очень болен, старый писатель.
"Добавлю, что я очень плох, буквально еле хожу и еще буквальное ничего не ем и все ненавижу! Видно и мне приходится собираться в безвозвратный путь в одну из петербургских окраин",- написал он меньше года спустя, в сентябре 1884 года, тому же
Почти такого же рода надпись есть па книге замечательного писателя В. Ф. Одоевского: "Пестрые сказки с красным словцом, собранные Иринеем Модестовичем Гомозейкою магистром философии и членом разных ученых обществ, изданные В. Безгласным". Безгласный - псевдоним В. Ф. Одоевского, а его надпись на книге следующая:
"Дарье Николаевне Кошелевой в изъявление благодарности за все ея милости вообще и за прекрасную шапку в особенности от Сочинителя. 1833. Спб.".
На Дарье Николаевне, дочери французского эмигранта Дежарден, был женат вторым браком Иван Родионович Кошелев. Их сын Александр служил в архиве Министерства иностранных дел вместе с Веневитиновым, (98) Соболевским, братьями Киреевскими, Шевыревым, В. Ф. Одоевским, с которым был связан дружбой. Шапка, может быть, была тоже новогодним подарком.
Так хранят иногда надписи на книгах не только следы отношений писателей к тому или другому лицу, но и приметы событий, зачастую интимных и личных, приоткрывающих, однако, эпоху и дающих возможность прочесть гораздо больше, чем это заключено в самой надписи. Венок, сплетенный рукой Л. И. Стасюлевич Гончарову, и шапка, подаренная В. Ф. Одоевскому Кошелевой,- это почти материализованные приметы времени и отношений, глубоко располагающие к тем, кто так хорошо понимал впечатлительное существо писателя, отзывчивого к любому проявлению дружбы и внимания: и Гончаров и Одоевский, судя по их надписям на книгах, это прочувствовали.
ПЕСНЯ О КАМАРИНСКОМ МУЖИКЕ
В Ярославле, на улице Трефолева, на доме, в котором жил поэт Л. Н. Трефолев, есть мемориальная доска: "В этом доме жил в 70-х годах XIX века известный поэт и историк Ярославского края Леонид Николаевич Трефолев".
Недавно побывав в Ярославле, я остановился в раздумье перед этой доской. Есть имена поэтов, просиявшие в свою пору, оставшиеся в памяти читателей и в истории литературы, хотя их песни никогда не были народными. Но есть и такие поэты, песни которых широко уже добрых полвека или даже целый век поет народ; песни, которые сроднились с историей нашего народа, стали поистине (99) народными песнями, но имена тех, кто создал эти песни, или позабыты совсем, или звучат глухо, притушенно, потому что история литературы не выдвинула их, а лишь констатировала наличие того или другого поэта в ту или иную эпоху.
Глядя на доску с именем Трефолева, я вспомнил о его судьбе. Он жил в Ярославле, его поэтическим учителем был Некрасов; Трефолева знал Чехов и переписывался с ним. Трефолев оставил всего один том стихотворений, вышедший впервые в 1894 году и переизданный в наше время в Ярославле. Есть в этом томе стихи сильные, хорошие; есть менее сильные, как это свойственно каждому поэту. Но в томе этом есть и одно стихотворение, которому суждено было покорить время,- "Песня о комаринском мужике". Если говорить о скорби и сострадании, о надеждах и прозрении лучшего будущего, то песня Трефолева вобрала все это в себя, и если бы Трефолев написал лишь одно это стихотворение, то и оно открыло бы ему путь в большую литературу.
Подобно Трефолеву, поэт А. А. Навроцкий (Н. А. Вроцкий), автор "Русских былин и преданий в стихах", остался в литературе тоже благодаря одному стихотворению - "Утес Стеньки Разина". Я не хочу этим умалить
А. А. Навроцкий оставил книги: "Картины минувшего", вышедшие в 1881 году, "Сказания минувшего" (1897), частично повторявшие первую книгу, и сказание в стихах "Россия" (1898), начинавшееся строками: "На вершинах Балкан, на утесе одном, замерзая в снегу на одре ледяном, умирал позабытый солдат..."
Я радуюсь, что в Ярославле есть улица Трефолева, и сожалею, что нигде и ничем не отмечена память о Н. Цыганове, авторе песен "Соловей мой, соловеюшко", "Не шей ты мне, матушка, красный сарафан", "Ах! чарка моя, серебряная!", "Ах ты, ночка, моя ноченька - ночка темная, осенняя!", (100) глубоко проникших в русскую народную лирику; сожалею я, что нигде не отмечена память и о А. Навроцком. Имена эти, однако, имеют право на память; книги Цыганова, Навроцкого, А. Мерзлякова стоят у меня в книжном шкафу рядом с Фетом, Полонским, Плещеевым, Блоком, и я полагаю, что ни один из этих признанных поэтов не отрекся бы от полузабытых Цыганова или И. Макарова, с его пронзительной песнью "Однозвучно гремит колокольчик, и дорога пылится слегка...", которую обессмертил композитор А. Гурилев.
СТАРЫЙ РЫБАК
Отличнейший человек, превосходный переводчик "Гитанджали" Рабиндраната Тагора, Николай Алексеевич Пушешников как-то спросил меня:
– Не интересуетесь ли вы старыми бумагами и письмами? Мне предлагают приобрести один архив, но я его не видел... если хотите, я направлю к вам этого человека.
И вот в 1925 году мне принесли огромную, плотно набитую бумагами наволочку. Когда, взяв наволочку за два угла, я высыпал ее содержимое на стол, то на минуту именно застыл, как говорится: сорок писем Гоголя к матери, рисунки и листки из записных книжек Достоевского, несколько писем Чаадаева, и среди них плотные зеленые тетрадочки малого формата, на которых стояло имя С. Т. Аксакова.
Все бумаги и письма оказались из аксаковского архива, пролежавшего где-то в подполице одного из строений (101) в Абрамцеве и немного меньше века спустя извлеченного на свет. В зеленых тетрадочках Аксаков вел счет отстрелянной им дичи, это был как бы прообраз будущих "Записок ружейного охотника", отдельно были и другие тетрадочки, в которые он заносил свои заметки рыболова. Архив этот при моем участии приобрела тогда Государственная академия художественных наук, он цел, находится ныне в одном из наших хранилищ, и я всегда с благодарностью думаю о Николае Алексеевиче Пушешникове, благодаря которому этот бесценный архив не погиб.
Я вспомнил об этом архиве, приобретя как-то первое издание книги С. Т. Аксакова "Записки об уженье" (1847)- эту энциклопедию сведений о рыбной ловле и вместе с тем справочник о природе, написанный чистейшим русским языком одним из чистейших по своему духовному облику писателей. На обороте желтой обложки книги, выпущенной без имени автора, есть надпись Аксакова: "Николаю Алексеевичу Елагину от старого рыбака - молодому". Н. А. Елагин был сыном А. А. Елагина и Авдотьи Петровны Елагиной, племянницы и друга поэта В. А. Жуковского; ее литературный салон был широко известен в Москве, бывал в нем и Пушкин.