Друзья мои - книги (Заметки книголюба)
Шрифт:
(28) "Азбука социальных наук" была уничтожена русским правительством. Экземпляр, который хранится у меня, наглядно повествует о том, как книга была уничтожена: обугленные почерневшие края страниц хранят следы огня, но огонь не сжигает человеческой мысли, и с особенным чувством читаешь заключительные строки этой книги:
"...заслуга современной европейской цивилизации, по сравнению с предшествующими, будет равняться если не нулю, то величине очень близкой к ничтожеству - она точно так же, как и ее предшественницы, не учит людей жить создающею солидарность между ними мировою жизнью, она не развивает в них той силы, которая для каждого
Огонь не испепелил этих пророческих строк, и книга Флеровского закономерно стоит на моей книжной полке рядом с другой, тоже сожженной книгой - "Право естественное" Александра Куницына, вышедшей в 1818 году. Куницын был одним из любимых учителей А. С. Пушкина и его товарищей в Царскосельском лицее. Пушкин, на формирование воззрений которого оказал влияние Куницын, вспоминает о нем в одном из самых проникновенных своих стихотворений, посвященном лицейской годовщине:
Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена...
Обе части "Права естественного", в которых Куницын резко высказывался против тирании и провозглашал право граждан сопротивляться угнетению, были изъяты и уничтожены правительством, а Куницын отстранен от преподавания в лицее.
"Властелин не может употреблять для того средства не совместные со свободою и честью граждан... Ни один из подданных не может принять такого поручения, которой противно свободе его сограждан... Распри народов по праву независимости должны быть решены самими народами; потому на заключение мира между воюющими Державами никакой другой народ не может иметь самопроизвольного (30) влияния" - и многое еще другое хотелось бы выписать из этой сожженной книги, которую держал, может быть, в руках Пушкин.
В русском языке есть устаревшее слово "страстотерпец". В буквальном смысле оно означает - мученик, в переносном - человек, готовый ко всем испытаниям во имя поставленной перед собой цели. К числу таких страстотерпцев можно отнести оригинального, забытого ныне писателя прошлого века - Ивана Гавриловича Прыжова. Обвиненный по нечаевскому делу, Прыжов был отправлен отбывать каторгу на Петровский железоделательный завод в Забайкалье, пробыл там почти десять лет и вскоре, выйдя на поселение, умер. Но мученической была и вся писательская жизнь Прыжова, полная неудач, нищеты, отчаяния, разочарования; статьи и книги Прыжова трудно печатались, найти их ныне почти невозможно.
Мне посчастливилось собрать почти все книги Прыжова, изданные при его жизни: "История кабаков в России", "Нищие на святой Руси", "26 московских лжепророков, дур и дураков". Авторство последней книги присвоил аферист-издатель Барков, выпустив ее без фамилии автора и указав только, что это издание Баркова, из чего можно было заключить, что он и является автором книги. (Прыжов в отчаянии подарил ему рукопись, так как никто из книгопродавцев не захотел приобрести ее даже за 8- 10 рублей.)
Книги Прыжова повествуют о трагических условиях жизни народа в царской России, о нищете, о систематическом спаивании. Они разоблачают "блаженных", "пророков" - проходимцев, дурачивших народ, насаждавших суеверие и изуверство.
В книжке "Житие
В 1934 году вышел большой том очерков, статей и писем Прыжова; но его книжки, изданные в семидесятых годах прошлого века, всегда пробуждают во мне особое чувство: и то, что они так бедно изданы, и то, что мошенник-издатель попросту украл у Прыжова авторство одной (31) из его книг,- все это так наглядно и грустно представляет нищую, трагически завершившуюся жизнь одного из своеобразных писателей прошлого.
История судеб декабристов - не только история судеб многих блистательных и мужественных людей, но в ряде случаев и судеб загубленных писательских и поэтических талантов. Книги декабристов А. Бестужева-Марлинского и К. Рылеева были переизданы не раз в наше, советское время, и все же, когда держишь в руках первое издание "Дум" Рылеева или его поэмы "Войнаровский", невольно переносишься к тем временам, когда книги эти были изданы и когда наряду с книгами Рылеева вышли книги ряда других поэтов-декабристов, получивших меньшую известность; но кто знает, как развернулись бы эти поэтические таланты при других обстоятельствах.
Вот они лежат передо мной - скромные книжечки, заявка на большую поэтическую судьбу. "Опыты" Александра Шишкова 2-го, вышедшие в 1828 году, с пророческими строками заключительного стихотворения "Родина":
Гонимый гневною судьбой,
Давно к страданьям осужденный,
Как я любил в стране чужой
Мечтать о родине священной.
Книжки В. Кюхельбекера "Смерть Байрона" и "Шекспировы духи", изданные в 1824 и 1825 годах, его же "Ижорский", напечатанный стараниями Пушкина в 1835 году, когда сам автор находился в далеком изгнании и даже имени его нельзя было указать на книге.
Вот вышедшие одновременно в 1826 году "Опыты священной поэзии" и "Опыты аллегорий" Федора Глинки, "Записки о Голландии 1815 года" Николая Бестужева (1821), "Поездка в Ревель" Александра Бестужева, первая книжка будущего популярного писателя, вышедшая в 1821 году.
Может быть, сами авторы держали в руках эти книжки, а если и не они, то во всяком случае те, кому они были духовно близки, кто не забывал о них, когда "во глубине сибирских руд" хранили они не только гордое терпение, но и веру в конечное торжество своего дела.
Любовь к книге меньше всего подразумевает любовь к редкой книге. Но рассказы о ней побуждают по-особому относиться к этому совершеннейшему созданию человека, (32) к памятнику времен и народов. Если воспитать с детства любовь к книге, то из юного книголюба вырастет человек, привязанный к книге, сеятель просвещения в самом возвышенном смысле этого слова и прежде всего вдумчивый и требовательный читатель.
Написав о некоторых книгах, стоящих на моих полках, я, по существу, побеседовал с книгами, на этот раз печатно: обычно беседы мои с ними - устные, но они происходят всегда, углубляясь и обогащаясь, если о той или другой книге узнаешь что-либо новое; а свойство книг таково, что история их никогда не кончается, она подобна живой воде, она в вечном движении.