Друзья поневоле, или Забавные истории заброшенного дома

Русинов Мстислав

Летают меньше и становятся слабей,Подкормку в окнах принимают как подачки,Нет широты полёта, зелени ветвей,На тротуарах суетятся в мелкой драчке.Мы — тоже птицы в клетках городов,Как в зоосаде, вяло топчемся в томлении,А из тумана позабытых детских сновПростор нас манит и свободное паренье…

— Да, птицам — мигрантам

хорошо, — они, приотдохнув на чистых, незасеянных полях своих недоразвитых стран, могут и снова в Париж прилететь. А там тебе и подкормку раздают, и помойки богатые и, опять же, свободное варенье, — с завистью грустно сказал Крыс.

— Птицы-то птицы, а всё равно не хотят ничего менять в своей жизни: и ленятся, и боятся, — закончил дискуссию Ворон.

Все удручённо замолчали.

Однако, уже через минуту тишину нарушил Хомо:

— Послушай, Сержант! Я же вам уже как-то рассказывал, что моим коронным номером было обойти зрителей со шляпой, — много чего дают. Может, нам и сейчас попробовать, а?

Чувствовалось, что Хомо понравилось ходить в сопровождении Сержанта, — как-то это было надёжнее. Но Сержант воспринял идею без щенячьего восторга и поморщился. А вот Крыс оживился и, гордо посмотрев на Муру, сказал:

— А можно и я с вами? Может, и мне чего-нибудь дадут.

— Сиди уж, Крыс! Ты и так в каждой бочке затычка, — осадил его Кок.

— Хомо, а я могу вам даже подходящую табличку надписать: нацарапаю, как курица лапой, — хихикнула Цыпа, оживившаяся от открывающейся перспективы пополнения слегка истощившихся запасов провианта.

— А что! Это топ — гениальная мысль. Будете беженцами — погорельцами, — с довольным видом поддержал Кок, которому, как всегда, опять страшно хотелось есть.

Со своей полки Ворон прокаркал, не то в шутку, не то всерьёз:

— Да ты, Хомо, с этой своей тросточкой и цилиндром можешь изображать и слепого с собакой — поводырём.

Возможный текст таблички на груди у Хомо явно разбухал прямо на глазах, но в конечном счёте Цыпа, с некоторым трудом освежив в памяти буквы алфавита, вкривь и вкось нацарапала следующие душераздирающие строки: «Слепой — беженец — погорелец. Помогите коль не можете».

Последняя фраза вызвала у всех присутствующих некоторые смутные сомнения, но ничего получше они придумать не смогли, да и некогда было. Сам же Ворон с высоты своей Сионской горы мудрецов, как ни крутил головой из стороны в сторону, но разглядеть Цыпины закорючки не смог.

— Ну, ладно, Сержант! Ноги в зубы и бегом! — сказал Хомо.

После недолгих сборов, во время которых Хомо приладил себе треснувшие солнцезащитные очки с одной дужкой, а на шипованный ошейник Сержанта был прикреплён значок почётного члена общества «Спасение животных», друзья дружно пошагали в город. Крыс с уважением и завистью смотрел им вслед.

— Ну, куда пойдём, Сержант? — спросил Хомо, когда они приблизились к городку. — К супермаркету?

— Ну да! Нас там как раз только и поджидают.

— Тогда пошли к церкви, — там все собираются.

Церковь была расположена ближе к центру города, и в том направлении шло довольно много народа, преимущественно пожилого возраста, — наверно, к вечерней службе.

По обе стороны от входа в церковь стояли и сидели побирушки самого разного пошиба, а также богомольные старушки. Появление Сержанта и Хомо, который к этому времени повесил себе на грудь Цыпину табличку, не только не вызвало у них большого сочувствия, но даже не выявило в них и капельки христианского сострадания. Их этой табличкой было явно не пронять.

— Послушайте,

ребята, — сказал один небритый бомж с подвязанной ногой. — У нас здесь уже есть пара погорельцев: торчат тут третий год, — всё никак на обратную дорогу не спешат себе набрать. И теперь вы ещё откуда-то взялись. Здесь все места заняты. А ведь каждый огород занимает свой народ.

Сержант в упор тепло посмотрел на бомжа, и тот сразу заткнулся. Хомо протиснулся вперёд под недовольное бормотание богобоязненных старушек. Все они молились и чего-то там причитали.

Через несколько минут заскучавший Хомо довольно громко сказал:

— Ух! Многие молятся Богу, особенно, когда им что-нибудь оченно надо, но далеко не всем он верит и внимает.

А мы, Сержант, даже ни одной молитвы-то толком не знаем.

Такое богохульное заявление вызвало среди старушек-копушек прямо-таки суеверный трепет и бурю негодования.

— Изыди, изыди, сатана! Ах ты, антихрист! — замахали они на Хомо руками, прямо-таки горя желанием перекрестить его какой-нибудь клюкой.

К этому времени Хомо уже досталась какая-никакая мелочь от прихожан, и он с довольным видом потряс своим цилиндром перед носом Сержанта. Внезапно одна из проходивших мимо сердобольных прихожанок остановилась и начала рыться в своём кошельке, чтобы достать пару монеток для Хомо. Однако Хомо, не зная местных порядков и желая ещё больше привлечь внимание публики, вдруг как-то непроизвольно, по привычке, высоко подпрыгнул и сделал сальто в воздухе, умудрившись удержать свой цилиндр в неизменном положении, — всё-таки он недаром поработал в цирке. От неожиданности прихожанка уронила кошелёк, высыпав всё его содержимое в шляпу Хомо, и шарахнулась в сторону, толкнув при этом другую пожилую даму, которая, в свою очередь, так наподдала степенному старичку, державшему её под руку, что у бедняги вылетела вставная челюсть.

Чинное шествие было окончательно нарушено.

— Бог дал — бог взял, — только и нашёлся сказать ошарашенный Хомо. Пытаясь исправить положение, он глупо ухмыльнулся и, подражая церковному хору мальчиков, затянул тоненьким фальцетом, словно псалом:

Решил раз бог меня прибрать,Но крылышек-то нет!И вместо неба я попалК чертям на их обед.И только рот разинул я:Эх, — думал, — закушу!Как старый чёрт вдруг рявкнул мне:Закрой пасть, — придушу! И к чану с вечным кипяткомМеня поволокли,Насилу ноги я унёс, —Грехи меня спасли.С тех пор не верю я, друзья,Ни в Бога, ни в чертей,Предпочитаю чаще питьВ кругу своих друзей!

Богомольные старушки, поначалу обманувшись церковным звучанием песенки, все дружно замолчали, а под конец так же дружно возмущённо загалдели. Проходивший в этот момент мимо Хомо и Сержанта пожилой джентльмен с жизнерадостной круглой физиономией втихомолку подмигнул им и быстро поднёс к носу Сержанта большую серебряную монету. Сержант взял её в пасть.