Друзья Пушкина в любви и поэзии

Шахмагонов Николай

В.В. Огарков отмечал:

«Жуковский рос в религиозной семье, где соблюдение обрядов считалось безусловно необходимой обязанностью. Ребёнком он часто ходил в церковь, слушал там певчих, целовал образа и херувима на царских вратах. Его душу, склонную от природы к умилительным созерцаниям, настраивали на религиозный лад те поминальные службы по его отцу, которые справлялись целый год в их сельском храме. Особенность его положения в семье Буниных, где он всё-таки был приемыш, тоже давала пищу для меланхолических размышлений, естественным переходом для которых является религиозное настроение и обращение опечаленной души к Высшему Существу, способному устроить “все к лучшему”. В этих далеких, но могучих впечатлениях детства, резкими чертами запечатлевшихся в сердце, можно найти немало причин тех мистических и сентиментальных

произведений, которыми изобиловала поэзия Жуковского.

Поэзия любви и грусти

Всё творчество Жуковского пронизано любовью, ведь основу составляют самые различные, порою очень острые любовные истории, названные автором романтическими балладами.

Вспомним первую поэму Пушкина. Он назвал её – «Руслан и Людмила». А у его учителя, В.А. Жуковского, первая баллада названа «Людмила». И ведь сюжет тоже, как впоследствии у Пушкина в «Руслане и Людмиле», фантастичен.

Начало же загадочно. Начало о любви…

«Где ты, милый? Что с тобою?С чужеземною красою,Знать, в далёкой сторонеИзменил, неверный, мне;Иль безвременно могилаСветлый взор твой угасила».Так Людмила, приуныв,К персям очи преклонив,На распутии вздыхала.«Возвратится ль он, – мечтала, —Из далёких, чуждых странС грозной ратию славян?»

Но не вернулся жених, не вернулся друг милый…

Вот проходит ополченье;Миновался ратных строй…Где ж, Людмила, твой герой?Где твоя, Людмила, радость?Ах! прости, надежда-сладость!Всё погибло: друга нет.Тихо в терем свой идёт,Томну голову склонила:«Расступись, моя могила;Гроб, откройся; полно жить;Дважды сердцу не любить».

Ну и сила молитвы… Обращение к Творцу… Развязка.

Всё не случайно… Ещё в 1797 году четырнадцатилетний Жуковский написал в «Мыслях при гробнице», которые явились отражением впечатлений от смерти В.А. Юшковой: «Живо почувствовал я ничтожность всего подлунного; вселенная представилась мне гробом. Смерть! Лютая смерть! Когда утомится рука твоя, когда притупится лезвие страшной косы твоей?..»

Он на протяжении всей своей жизни думал о том рубеже, который предстоит пройти каждому человеку на Земле.

В 1802 году в стихотворении «Сельское кладбище» он снова обратился к мыслям о человеческом бытии и вечности…

…Скрываясь от мирских погибельных смятений,Без страха и надежд, в долине жизни сей,Не зная горести, не зная наслаждений,Они беспечно шли тропинкою своей.И здесь спокойно спят под сенью гробовою —И скромный памятник, в приюте сосн густых,С непышной надписью и резьбою простою,Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.Любовь на камне сём их память сохранила,Их лета, имена потщившись начертать;Окрест библейскую мораль изобразила,По коей мы должны учиться умирать.И кто с сей жизнию без горя расставался?Кто прах свой по себе забвенью предавал?Кто в час последний свой сим миром не пленялсяИ взора томного назад не обращал?(…)

Василий Андреевич не уставал повторять своим детям:

«Помните всегда, что в тот день, когда вы родились на свет, все веселились и радовались, а вы одни плакали; помните

это и живите так, чтобы в тот день, когда вы будете умирать, все плакали, а вы бы – радовались. Не забывайте и того, мои милые дети, что после любви к Богу ничто на свете не должно быть священнее любви к Отечеству».

Это говорил человек, мать которого обрела это славное Отечество в годы Русско-турецкой войны (1768–1774 гг).

Но вернёмся к поэме…Там видим похожие мотивы:Смертных ропот безрассуден;Царь всевышний правосуден;Твой услышал стон Творец;Час твой бил, настал конец.

В этой балладе разговор о любви, о Боге, о силе молитвы, о соединении с любимым за чертой жизни. Здесь мы пока не видим ничего личного, кроме того личного, которое вкладывается в слова о любви.

Будучи писателем и литературным критиком, Василий Васильевич Огарков (1856–1918) в своей книге, посвящённой поэту, точно пометил:

«Кому хотя бы из собственного детства неизвестно действие подобных романтических произведений на живое воображение? И сладко, и жутко становилось при их чтении… Замечательное свойство души человеческой интересоваться ужасами и чувствовать при этом какое-то сладострастное упоение. И вообще в натуре человека есть влечение к “таинственному”, область которого населена ужасами и неразгаданным… Это свойство человеческой души указано Пушкиным в его чудных стихах из “Пира во время чумы”:

Есть упоение в боюИ бездны мрачной на краю,И в разъярённом океанеСредь страшных волн и бурной тьмы,И в аравийском урагане,И в дуновении чумы…Всё, всё, что гибелью грозит, —Для сердца смертного таитНеизъяснимы наслажденья —Бессмертья может быть залог…»

Далее В.В. Огарков отмечал:

«Всякий помнит, с каким замиранием сердца слушал он в юности “Вия” или “Страшную месть” Гоголя; а Гофман и Эдгар По с их фантастическими рассказами? Главная причина успеха таких произведений кроется в их влиянии на воображение, привлекаемое неразгаданной областью таинственного… Может быть, поэтому таким громадным успехом и пользуется романтическая литература как у детей и юношей, так и в обществах, еще не окончательно созревших в умственном отношении. Мы после подробнее скажем об исторической роли романтизма и о том, каким образом являлся он проводником высоких моральных и социальных учений.

“Ленора” Бюргера – одна из самых талантливых и страшных немецких баллад. Там есть сцены, написанные мастерской рукой и при чтении которых, в особенности под вечер, замирает верующее в “таинственное” сердце. Такова сцена знаменитой фантастической скачки, когда Ленора, обезумевшая от напрасного ожидания милого, забыв и мать, и все на свете, бросается на коня и, прижавшись к приехавшему жениху, мчится с призраком при безжизненном и бледном свете луны. Быстро несутся они, и наконец, бег коня переходит в полет вихря… За ними мчится толпа фантастических призраков и страшных привидений… Попавшаяся на пути похоронная процессия со священником и певчими вовлекается в безумный полет коня… И среди этой бешеной езды, как в бреду горячки, раздается вопрос призрака невесте: “Страшно, милая? Ясно светит месяц! Лихо ездят мертвецы! Боишься мёртвых?..” Так же фантастичен и печален конец баллады, в которую вложен религиозный смысл, кратко выражаемый в возгласах призраков к Леноре: “Терпение, терпение – пусть даже разобьётся твоё сердце!”

Но всё это у Жуковского вышло гораздо слабее, хотя “Людмила» и нравилась современникам”.

Впрочем, хоть в юности и посещали Жуковского такие мысли, сказать, что он рос в сплошной мистике, было бы неправильно.

Многие произведения Жуковского несколько своеобразны, поскольку на них лежит отпечаток несколько своеобразного детства поэта. Представьте себе такую ситуацию… В доме гости. Сын на правах барина, барского дитя, принимает гостей и сам принят за столом как равный, а мать не может даже показаться в гостиной…