Друзья встречаются

Бражнин Илья Яковлевич

Батальон женил своих бойцов, ставил спектакли, но в то же время проводил воинские ученья. Приходили частые сообщения о перебежчиках из белых полков, число их с каждым днем росло, с каждым днем всё настойчивее говорили о предстоящем наступлении, и наконец в ночь с третьего на четвертое февраля оно началось.

Первым ударил на белых 480-й финский полк, стоявший на Двине. В полночь он выступил от приречной деревни Почтовской, имея задание взять позиции белых у реки Шипилихи, затем сильно укрепленное село Николы, лежащее на пути к Архангельску. Окопы Шипилихи были

взяты четвертого февраля. Девятого февраля красные с криком «Даешь Архангельск!» ворвались в село. Это яростное «Даёшь Архангельск!» раскатилось по всему фронту. На железной дороге красные ударили в сторону станции Плесецкой, отобранной белыми в осеннем наступлении девятнадцатого года.

Одновременно с этим лобовым ударом по железной дороге 154-й полк ударил по Плесецкой с фланга, со стороны Петроградского тракта. На тракте, прикрывая подступы к Плесецкой, стоял лучший полк белых - 3-й Северный. Однако и он принужден был отступить. Подпольная коммунистическая ячейка подняла в полку восстание. Батальоны 154-го и 155-го советских полков заняли открытый полком участок фронта, кинулись на позиции белых у деревни Дениславье и, отбив их, отрезали этим онежский участок фронта белых от железнодорожного. Вслед за этим дениславская и железнодорожная группы красных соединились и вместе ударили на Плесецкую.

В тот же день батальон Мити получил приказание идти с запада к Плесецкой и к ночи выступил в поход. Полдеревни высыпало провожать первую роту батальона, с которой уходил Митя. Вторая рота выступала из соседней деревни с песнями.

Стояла ясная морозная ночь. Ущербленный слева месяц висел над черными соснами, вскинутыми вдалеке на невысокий пригорок.

–  На Архангельск, значит, братки?
– спросил у околицы высокий старик.

–  На Архангельск!
– ответил Митя громко и отчетливо, так, что вся рота услышала его.

–  Ну, давай бог!
– сказал старик строго и, что-то невнятно пошептав, украдкой перекрестил проходящую мимо него колонну.

Она вышла в поле и скоро поднялась на поросший сосняком бугор, тот самый, что чернел издали, когда выходили из деревни. Месяц ушел вперед, а сосны, казавшиеся от околицы черными, нежно отливали матовым серебром.

Вскоре до колонны донесся отдаленный орудийный гул. Батальон подходил к артиллерийским позициям. Где-то вверху, не то на сосне, не то на какой-то вышке, кричали:

–  Эй, легкая, слышишь, легкая!… Первое орудие, огонь!

Раскатились редкие, вязкие удары.

–  Тяжелая садит!
– весело сказал Голиков, час назад грустно расставшийся с молодой женой.
– Давай, давай, тяжелая!

Спустя десять минут он уже забыл о «тяжелой» и, жадно прислушиваясь к частым пятикратным ударам на недалекой лесной опушке, толкал в бок соседа:

–  Маклинка!… Слыхал, маклинка? Значит, тут и позиция. Они на дальнюю дистанцию не могут.

И действительно, вскоре можно было расслышать короткие очереди автоматов и чокающие частые удары

минометов. В деревне, лежащей близ позиции, было шумно и людно, Подходили новые части, скакали ординарцы, тарахтели зарядные ящики; пробегавший мимо батальона телеграфист крикнул: «Матвеевку взяли» - и скрылся в штабной избе. Все были возбуждены, отовсюду шли известия об успехе наступления, о взятых позициях, о сдавшихся белых полках.

Фронт трещал по всем швам, разрываемый острым клином, врезающимся по железной дороге.

Догоняя быстро уходящую к Архангельску вершину клина, батальон Мити сделал трехдневный переход по левому берегу реки Онеги, ведя непрерывные бои и гоня неприятеля перед собой. Отходя, белые свирепо огрызались. Наряду с восставшими и переходящими к красным полкам были и такие, что дрались с отчаянным упорством. Особенно жестоко дралась отборная волчья сотня, пополненная кулацкой частью третьего полка, отколовшейся от рот, перешедших на сторону красных. В этом последнем натиске, опрокинувшем фронт, Шестая армия потеряла две с половиной тысячи бойцов.

После трехдневных боев Митя вступил в занятое красными Дениславье, а ещё через день со своим батальоном вышел на железную дорогу к станции Плесецкой. Уходя, белые подожгли её, взорвали водокачку. Ночь бойцы провели на морозе, бродя среди пожарища и спасая от огня все что можно, а на рассвете двинулись по железной дороге к Архангельску.

Глава девятая. ИЗГНАНИЕ

Первого января тысяча девятьсот двадцатого года генерал Миллер обратился к войскам с новогодним приказом. «С гордостью вы можете оглянуться на пройденный путь, - писал главнокомандующий своим солдатам и тут же патетически восклицал: - Тысяча девятьсот двадцатый год должен увидеть изгнание большевистских вожаков из России».

Тон приказа был чрезвычайно приподнятый, тем не менее он мало обнадеживал.

Расчеты на успехи белогвардейских армий на юге, западе и востоке России, от которых зависела судьба архангельской белогвардейщины, катастрофически провалились.

Именно в эти январские дни Колчак уже сложил свои полномочия «верховного правителя» России и тайком пробирался к Тихому океану; Деникин был разгромлен и отброшен от Орла на семьсот верст, к самому Азовскому морю; Юденич загнан за границы республики, и армия его расформирована.

По совести говоря, особой гордости от огляда «пройденного пути» белые испытывать не могли, а обещанное изгнание большевиков не могло состояться. Генералу Миллеру пора было самому собираться в изгнание, к чему он потихоньку и готовился, ибо предоставленное своим силам белогвардейское движение на Севере не имело никаких перспектив.

Осенью девятнадцатого года его спасли Деникин и Юденич, оттянувшие на свои фронты части красных. Теперь происходил процесс обратный. Полки возвращались. К ним присоединялись новые части, освобожденные с других фронтов. Миллеровщина заколебалась под двойным ударом красных полков на фронте и своих собственных в тылу. Последнее обстоятельство было особенно обезнадеживающим, оно выбивало из-под Миллера последнюю его опору - войска.