Дрянь погода

Хайасен Карл

Эди с отвращением пялилась в телевикторину, когда с порога ее окликнул мужской голос. Тони! – подумала она. Боров вернулся!

Эди схватила монтировку и вскочила с кресла.

– Полегче! – Мужчина в дверях поднял руки.

Это был не Торрес. Худощавый блондин в круглых очках, со светло-коричневым портфелем и ботинках «Хаш Паппиз» в тон. В руке манильская папка.

– Что вам нужно? – Эди держала монтировку небрежно, будто носила ее при себе постоянно.

– Совсем не хотел вас напугать, – сказал человек. – Я Фред Дав, работаю в «Среднезападном Ущербе».

– О! –

Эди ощутила приятный трепет – как в тот раз, когда впервые встретила молодого Кеннеди.

Фред Дав заглянул в папку и спросил:

– Я не перепутал адрес? Это Калуса, 15600?

– Все верно.

– А вы – миссис Торрес?

Эди улыбнулась.

– Прошу вас, – сказала она. – Зовите меня Нерией.

8

Бонни с Августином резали пиццу, когда его приятель из ФБР заскочил на минутку, чтобы забрать пленку с последним сообщением Макса Лэма. Он прослушал ее несколько раз на магнитофоне в гостиной.

Бонни следила за лицом агента, но оно оставалось совершенно непроницаемым. Наверное, их этому специально учат, подумала Бонни.

Прокрутив пленку в последний раз, агент повернулся к Августину:

– Где-то я читал про эту «скрипучую машинерию человечества».

– Я тоже. Все голову ломаю.

– Представляю, как в Вашингтоне над пленкой засядет бригада лучших психиатров…

– Или дешифровщиков, – добавил Августин.

Агент улыбнулся:

– Точно. – Он взял на дорожку горячий клин с пепперони и распрощался.

Когда дверь за ним закрылась, Августин прямо спросил у Бонни то, на что агент лишь намекнул: вероятно ли, что Макс написал нечто подобное сам?

– Исключено, – ответила миссис Лэм. Макс занимается джинглами и слоганами, а не метафизикой. – Он мало читает. Последняя книга – одна из автобиографий Трампа. [20]

Это убедило Августина, что Макс по телефону не юлил – им командовал таинственный человек. Но зачем? Крайне странная ситуация.

Бонни сходила в душ. Она появилась в голубенькой фланелевой ночнушке, напомнившей Августину о давней пассии. Бонни обнаружила сорочку в шкафу.

20

ДональдДжон Трамп (р. 1946) – американский финансист-миллиардер, заявлявший, что он – человек, который сотворил себя сам.

– С ней что-то связано? – спросила Бонни.

– Пылкая страсть.

– Вот как? – Бонни присела к Августину на диван, но на чисто дружеском расстоянии. – Попробую угадать. Стюардесса?

– Сейчас повтор Леттермана будет, – сказал Августин.

– Официантка коктейль-бара? Манекенщица?

– Спать ужасно хочется. – Августин взял биографию Леха Валенсы и открыл том посередине.

– Инструктор аэробики? Секретарша адвоката?

– Хирург-интерн. Однажды ночью мы принимали душ, и она попыталась удалить мне почки.

– Отсюда и шрам на спине? Буквой «У»?

– Слава богу, она была не уролог. –

Августин закрыл книгу и взял телевизионный пульт.

– Вы ей изменили.

– Нет, но она так считала. Кроме того, ей мерещились сороконожки в ванне, кубинские шпионы отравляли ее лимонад, а Ричард Никсон работал в ночную смену в продуктовой лавке на Берд-роуд.

– Наркотики?

– Несомненно. – Августин отыскал матч «Доджеров» по спортивному каналу и прикинулся увлеченным игрой.

Бонни попросила показать шрам поближе, но Августин не согласился:

– У дамочки слабые хирургические навыки.

– У нее был настоящий скальпель?

– Нет, штопор.

– Господи…

– Что у женщин за тяга к шрамам?

– Я так и знала, – сказала Бонни. – Вас уже об этом спрашивали.

Августин не мог понять – она что, заигрывает? Он не знал, как вести себя с замужней женщиной, чей супруг недавно пропал.

– Давайте так, – сказал он. – Вы рассказываете все о вашем муже, и тогда я, может, покажу вам этот дурацкий шрам.

– Договорились, – ответила Бонни, натягивая на колени ночную рубашку.

Макс Лэм влюбился в Бонни Брукс, когда она служила помощником пресс-секретаря фирмы «Креспо Миллз Интернешнл» – ведущего производителя закусок и завтраков. «Родейл и Бернс» отвоевала выгодный заказ на рекламу «Креспо», и Максу поручили организовать в печати и на радио кампанию по продвижению нового сухого завтрака под названием «Сливовые Хрустяшки». Бонни Брукс прилетела из чикагского отделения фирмы для консультаций.

Вообще-то «Сливовые Хрустяшки» были обыкновенными кукурузными хлопьями в сахарной глазури, перемешанными с твердокаменными кусочками сушеных слив, то есть чернослива. Только слово «чернослив» ни под каким видом не могло появляться в рекламе – таков был корпоративный указ, с которым Макс и Бонни искренне соглашались. Продукт адресовался сладкоежкам от четырнадцати и младше, но не «лицам пожилого возраста», страдающим запором.

Уже на втором свидании, проходившем в пакистанском ресторане в Гринич-виллидж, Макс огорошил Бонни слоганом для нового продукта «Креспо»: Тебя Сливовые Хрустяшки осливят и просливят!

– Тут обыгрываются «осчастливят» и «прославят», – поспешил объяснить Макс.

Сама Бонни избегала сомнительных каламбуров, но тем не менее сказала: в лозунге что-то есть. Ей не хотелось остужать энтузиазм Макса, тем более что он – специалист и творческая личность, а она лишь готовит пресс-релизы.

На салфетке Макс коряво набросал косящую глазом бойкую птичку майну, которая будет изображаться на упаковках как символ «Сливовых Хрустяшек». Он предложил сделать ее фиолетовой («как слива!») и дать ей имя «Майна Дайна». Тут Бонни поняла, что пора высказаться и на правах коллеги напомнить о множестве продуктов, где уже использован логотип с птицей: «Фруктовые Колечки», «Какао-Дутыши», корнфлекс «Келлоггз» и так далее. Еще она осторожно спросила, разумно ли давать птице имя престарелой, хоть и любимой многими телевизионной певицы.