Дрянь погода
Шрифт:
– Мы едем в Киз.
– Ну?
– Повидаться с твоим дружком.
– Серьезно? Где?
– В каком-то мотеле на побережье. Представляешь, он нам платит, чтобы мы понянчились с каким-то старикашкой.
– Кто он? – Авила не понимал, что еще затеял Щелкунчик.
– Не знаю, просто хмырь какой-то. Мы должны его занять на пару дней, устроить порнушку и сделать несколько снимков. Твой приятель дает по пятьсот каждой.
– Хм, круто.
– Работы сейчас никакой, красавчик. После урагана все наши клиенты стали пристойными, верными и богобоязненными семьянинами. – Авила услышал,
– Ты удвоишь гонорар, если скажешь название мотеля.
– А для чего мы звоним-то? Разве я не молодец?
– Ты несравненная, – сказал Авила.
– Слушай, дорогуша, мы хотим знать…
– Дай-ка мне Бриджит.
– Нет. Мы хотим знать, что у тебя на уме. Мы обе, как обычно, под надзором…
– Не волнуйся.
– …и нам ни к чему неприятности с законом.
– Говорю же, успокойся.
– Ты не пришьешь этого парня?
– Кого? Щелкунчика? Да нет, он просто мне задолжал. В котором часу вы встречаетесь?
– Около восьми.
Авила глянул на часы:
– Вы, бабоньки, поспеете в Ки-Уэст к восьми только на ракете.
– Нам не в Ки-Уэст, дорогой. В Исламораду.
На семьдесят пять миль ближе, но Авила сомневался, что доберется туда вовремя. Только сначала надо совершить жертвоприношение – без него немыслимо пускаться в столь важную поездку.
– Жасмин, как называется мотель?
– Ты обещаешь, что не подставишь нас с Бриджит?
– Ну сказал уже!
– Слушай, вот наши условия. Ты дождешься, пока мы получим деньги с твоего дружка. И ты обещаешь, что никого не угрохаешь в нашем присутствии. Идет?
– Клянусь будущей могилой жены, – буркнул Авила.
– И скажи, что заплатишь нам по пять сотен, как обещал.
– Говорю.
– И еще обед с крабами. Это Бриджит придумала.
– Годится. – Авила не стал информировать проституток, что сейчас для крабов не сезон, это запутало бы переговоры. – Название мотеля?
– «Райские Пальмы». Я там не бывала, Бриджит тоже, но Щелкунчик сказал, там мило.
– По сравнению с тюрягой это просто «Риц», блин. Номер комнаты?
Жасмин спросила Бриджит. Та не знала.
– Не важно, – сказал Авила. – Я вас найду.
– Запомни, ты нам обещал.
– Постараюсь. Я держу обещание уже семь секунд.
– Ладно, миленький, мы двинули.
Авила хотел уже положить трубку, но вдруг кое-что вспомнил.
– Эй! Жасмин, погоди!
– Чего?
– Ты ей про меня говорила?
– Бриджит? Ничего не говорила, – удивилась Жасмин. – Про что?
– Ладно, ничего.
– А-а! Ты про…
– Тихо!
– Миленький, да я ни в жизнь! Все между нами. Как перед богом!
– Позавчера ты сказала, что тебе понравилось. – В тот раз Авила героически сдерживался, чтобы не издать в постели ни звука. Те, что все же вырвались, даже при богатом воображении нельзя считать писком.
– Позавчера было бесподобно, – сказала Жасмин. – И даже фантастично! Со мной такого никогда не было.
– Да и ты была ничего, – ответил Авила.
По дороге в Суитуотер за курами он все время вспоминал щедрый комплимент проститутки. Какая разница, было ли в нем хоть слово правды. Авила и не мог о том судить,
Соединение марихуаны с метаквалоном тлетворно сказалось на благоразумии доктора Чарлза Габлера. Особенно ярко это проявилось поздней ночью 1 сентября в придорожном мотеле на шоссе №10 близ Бонифэя, Флорида. Охваченный желанием, профессор выскользнул из двуспальной постели, которую он делил с Нерией Торрес, и юркнул в двуспальную постель бессонной аспирантки – юной Селесты. Едва доктор Габлер пылко пристроился к ее роскошной груди, как его подхватило теплым умиротворяющим потоком, где слились физическое и метафизическое. Менее подходящее для этого время трудно было выбрать.
Нерия Торрес начала пересматривать свои отношения с доктором Габлером в тот момент, когда они съехали с шоссе на окраине Джексона, Миссисипи, потому что возлюбленный захотел отлить. Сидя за рулем, Нерия смотрела, как профессор пыжится в зарослях азалии, и думала: меня это уже не привлекает…
Пока Габлер ковылял обратно, лучи фар выхватили рубиновые кристаллы на талрепе, болтавшемся на его шее.
– Ништяк! – воскликнула юная Селеста, охваченная мистическим трепетом под воздействием пива «Гумбольдт».
Именно тогда Нерия заглянула в свое будущее и решила, что профессору в нем не будет места – особенно когда дело дойдет до страховки. Она представила, как доктор Габлер сладкоречиво попытается выманить часть денег, назвав это дружеским займом, и потом глухой ночью смывается со своей смазливой протеже. Так он поступил с предыдущей любовницей, продавщицей нарядных макраме, когда в его жизнь вошла Нерия Торрес.
Даже если профессор не вынашивал корыстных планов поживиться ураганными денежками, у Нерии имелся основательный повод его послать: появление Габлера в Майами осложнит схватку с брошенным мужем из-за страховой выплаты. Учитывая скверные обстоятельства, при которых она покинула домашний очаг, Нерия сомневалась, что ее Тони согласится все забыть и простить. Безуспешные попытки связаться с ним после шторма предрекали, что мстительный гаденыш явно настроился прикарманить ее долю. Нерия понимала: если дело дойдет до суда, непонятное присутствие доктора Габлера сработает не в ее пользу.
С такими мыслями она заснула в мотеле Бонифэя. Будь у нее крепче сон или греми кондиционер, сработанный еще в эпоху Эйзенхауэра, на несколько децибел громче, Нерия, вероятно, не пробудилась бы от приглушенного чмоканья и нежного кряхтенья, доносившихся с соседней кровати. Но она пробудилась.
Вначале Нерия лишь разлепила веки, но не шелохнулась. Зачарованная мерзостью происходящего, она лежала и прислушивалась, стараясь привести в порядок обуревавшие ее чувства. С одной стороны – огромное облегчение, что нашлась-таки веская причина бортануть профессора. Но с другой – ее бесило, что этот подлый говнючок ведет себя столь оскорбительно и бездумно. За годы совместной жизни Тони Торрес, несомненно, не раз ей изменял, но никогда – на соседней кровати!