Дубль два
Шрифт:
Завершая чтение “сценария”, Сергей неожиданно испытал свой маленький апокалипсис, он вдруг засомневался в высшем и справедливом устройстве мира, все морально-нравственные устои показались ему призрачными, слишком заданными. Так у него было однажды, когда он перекурил анаши, — все перевернулось с ног на голову и верилось, что можно вывести мир на новую дорогу и легким взмахом руки спасти его от вечных правил, вечных религий, вечных убийств, обманов и катастроф. Какие-то доли секунды Сергей балансировал на краю сияющей пропасти, и свет спасительного знания уже взламывал его череп, но потом он поел, и все это прошло.
Федор был неудобный, отвратительный, но поразительно искренний и талантливый человек, которого необходимо срочно спасать. На его спектакли точно никто б не пошел, но читали бы его многие, в том числе и родители, и дети, если они у него есть. Но вот что он писал дальше: “Сегодня взяли в кредит
“Сегодня Вика разбила бутылку вина за пять тысяч долларов, все видели, что пьяный клиент подтолкнул ее под локоть. Клиент промолчал, и мы будем в течение полугода делать отчисления от зарплаты”.
“Сегодня банкет — удалось заработать — везу домой непочатую бутылку торфяного виски, большие объедки торта и, скажем так, чужой роскошный букет для Таньки. Ехал и ежился от сознания того, какая же я мелкая личность”!
Сергей даже усмехнулся. А вот и он:
“Сегодня были на спектакле Перепелки. Специально отпросился с работы, пошел из-за Тани, чтобы был хороший секс. У женщин трепетное отношение к сексу, им нужно “единство душ”. Они защитницы всего земного и телесного — они продлевают материальность этого мира. Ей подозрительно нравится Перепелка, он добрый, считает она. Все люди уже заранее были готовы к чему-то хорошему. Я проснулся от его слов. Он сказал, что, когда бреется, иногда вспоминает что-то неприятное и морщится перед зеркалом — это было точь-в-точь про меня. После этого я слушал его очень внимательно, и мне стало жалко своей прошедшей жизни и вообще. Он говорил обо мне, он заикался и запинался, как я, если бы вышел на сцену, он дергал плечом и усмехался, он был летчиком, а я хотел быть милиционером. Как он умеет говорить обо мне так хорошо. И мне было хорошо с ним. На работе было хорошо. Весь день в голове голос Перепелки”.
“Сегодня банкет. С самого утра я имел очень неприятный разговор с Катей по поводу фамильярного обращения с клиентами, не поймешь — то любите клиента, запоминайте вкусы и пристрастия, то фамильярность. Я уже типа согласился, что лажанулся, а она все говорит и говорит. В каком-то отчаянии вышел покурить, я задыхался, сигарета выпала из рук, Катюха умеет взорвать мозг, и вдруг увидел Перепелку — он сидел в машине и, прислонившись к стеклу, смотрел на меня задумчивыми, невидящими глазами. Взгляд его скользил по витрине, мусорке и по мне. Войдя в ресторан, я понял, что за торжество будет у нас, и понял, что снова увижу его. У нас вручали премии молодым писателям. Видел в жюри Дридзо — он оказался удивительно невысокого роста, а Улядуров совсем не такой крутой, как в том боевике, даже наоборот. Я всегда был рядом с Перепелкой, обслуживал его, видел его затылок и шею, прислушивался. Он неприятно поразил меня, всех перебивал и рассказывал свои истории. Я понял, что он не циник — он играл циника, неумело, как это делают искренние, добрые и беззащитные люди. Он пил виски “Чивас Ригал”, съел несколько бутербродов с маслом и черной икрой. Он был очень вежлив со мной, это как бы плата за наше халдейство, мы равны как бы. Он уехал. Чаевых никто не оставил, как всегда звезды. Я вышел вслед за ним покурить. Он был ОДИН, просто поймал частника, сел и уехал, обалдеть! Мне казалось, что я еду вместе с ним, и мы с ним вспоминаем, мы говорим: “А давай вспомним все такое советское и сапоги на “манной каше”. Таксист не выдерживает и присоединяется к нам. Если бы знал, то взял бы Танькин “Песок”, чтоб он поставил свой автограф для нее”.
“Сегодня играл перед зеркалом его пьесу. Странно, в голове идеально звучит его голос, а моя интонация совсем другая, как в караоке”.
— Ну, так говорил бы и продолжал писать свое личное! — не выдержав, сказал вслух Сергей.
“Я уже не знаю — люблю я романы Перепелки или нет? Они у меня читаются. А критики меня ругают”.
Странные подвижки в психике Федора начались со случая в ресторане. “Как хорошо, что я могу это написать. Я могу это написать сто раз, но легче мне не станет. Вчера, в пятницу 2008 года, на банкете какого-то министерства, министерства автодорожного транспорта, пьяный и развратный олигарх вывалил на мою голову — в прямом и самом непристойном смысле — пасту, а потом медленно посыпал рукколой и поперчил. Я, конечно, тупил весь день. Но при чем здесь официант, когда
Потом Федор вдруг купил бритву “Филипс”, точно как и у Сергея и точно как он начал старательно поддерживать трехдневную небритость.
“Сегодня у меня был прекрасный секс с прикольной Ирой Клюевой. Ах, какая же она. Какая хорошая. Такие груди. Я лежал на ее грудях, обсуждали наши планы”.
— Ирка точно удивилась бы! — Сергей едва не рассмеялся.
Это была одинокая и странно равнодушная к мужчинам женщина. Ей нравилось творчество Перепелки, но и в этом Сергей порой сомневался. А однажды она с удивлением рассказала, что одна из ее бывших подруг, как выяснилось, всю жизнь была лесбиянкой. Сергей же отметил, что в этот момент она была очень радостной и необычно красивой, точно эта новость ее вдохновила.
“Сегодня в метро девушка напротив меня читала “Песок”! На задней обложке моя небритая фотография. Она была в очках, щурилась прямо на меня и не узнала”.
“Сегодня очень сильно побил нашу Малюську. Я не могу выслушивать ее настырные капризы, когда внутри меня звучит другой голос. Эта тема меня бесит конкретно! Сейчас хожу и в натуре ломаю себе руки. Боже, прости меня! Боже, прости меня”!
Театр снимал для Сергея квартиру в одном из окраинных, “спальных” районов Москвы — это одновременно угнетало и радовало его. Однообразная, безысходная и бесконечно “пивная” жизнь вокруг четко оттеняла чужеродность, необычность и особенность Перепелки. Радовало то, что он мог так же прожить свою жизнь и быть похороненным на кладбище у МКАД, но уже точно не проживет, он временно среди этих несчастных и еще не выбрал, в какой прекрасности будет дальше жить. И тем более его поразила весьма точная карта из файла телохранителя Меламута — Федор Нахимов жил в соседнем доме, на первом этаже. Сергей оторопел, он даже видел машину Федора, все совпадало — марка, цвет, номер, и ему на какую-то секунду показалось, что это его машина, что он как бы заново узнал ее. Пересиливая интимный трепет, он стянул с крыши несколько холодных, влажных листьев, заглянул в кабину. “Может быть, это все подстроено? — Сергей осмотрелся. — Что если и я сам участвую в чьей-то “недоброй” пьесе, что если эти алкаши на детской площадке тоже участники странного спектакля?”
“Кумиры — это столпы социума. Крыша мира колеблется — кумиров больше нет и нет добрых людей. Но сколько самоотверженных, бесстрашных и беззаветных слуг у Зла! А где они — ШАХИДЫ ДОБРА… Я ненавижу ПЕРЕПЕЛКУ! Бог вложил в меня обаяние величайшего пророка и спасителя людей. Я — ПЕРВЫЙ ДИКТАТОР ДОБРА. Увы. Я только ношу на груди крестик со стильной эмалькой. Я потрафляю мелким чувствам и пристрастиям людским. Я усыпляю их на самом краю пропасти, и зарабатываю на этом жалкие, презренные гроши. Когда-то я был настоящим, а теперь я фальшиво запинаюсь, фальшиво заикаюсь и кривлю губы, фальшиво усмехаюсь и прижимаю ухо к плечу. Эти зрители, любящие скромность, ординарность, комфорт, любящие только себя, создали из меня еду”.
“Ничтоже не бояшася потерять большую и богатую часть своих зрителей заявляю во всеуслышание: я искренне ненавижу байкеров, за их бессмысленную роскошь передвижения и бесполезность для человечества”.
“Откуда во мне это постоянное затылочное чувство ожидания удара? Даже оборачиваюсь. И эта мучительная уверенность в бесполезности, гибельности и уже недолговечности всего. Но эти яхты, виллы, многочисленные дети, любовницы и дети любовниц, неужели они не сомневаются и продолжают укреплять полочку с бриллиантами в поезде, летящем под откос?!”
“Если Таня или Малюська еще раз скажут это, я их, я не знаю, что я с ними сделаю”.
Ночь была теплой и ватно-глухой, как это бывает в сырую погоду, когда даже самые коварные сучки переламываются под ногами с бумажным беззвучием. Следуя промокшей, мятой карте, Сергей подобрался к самому подоконнику. Пульс был такой, что все видимое вспухало и сокращалось в глазном хрусталике. Влажный дым оконного света, мясистые, глянцево-синие куски и лохмотья листьев. Створка приоткрыта. Видны были только руки над раковиной, но по этим горестным и нежным рукам он дорисовал весь облик Таньки. И вдруг, у самой своей щеки он услышал тонкий голос дочери.