Дублинеска

Вила-Матас Энрике

Выходят из «Бельведера». Сильный ветер. Все залито водой. Безвременье. Они идут, медленно ступая. Дождь с каждой минутой льет все сильней. Ветер выворачивает зонтики из рук. Чьи-то апокалиптические голоса уже говорят о вселенском потопе. Реальность все больше похожа на инсталляцию Доминик в Лондоне.

Но ведь конец света и впрямь довольно близок. С самого начала времен было понятно, что он не заставит себя ждать. А чтобы скрасить себе ожидание, человечество развлекается похоронами – маленькими репетициями грядущего большого финала.

Не доходя до книжного магазина, Рикардо выбрасывает свой «Пэлл Мэлл», даже не предпринимая попытки загасить окурок, – за него это тут же делает отвесно падающая стена

воды. Пока они складывают зонтики, порыв ветра толкает их с такой силой, что они, как по льду, скользят к дверям, вваливаются в магазин и смешно падают на коврик у входа ровно в ту секунду, когда из магазина собирается выйти юноша в поношенном дождевике, в круглых очках в черепаховой оправе и в синей куртке в стиле Неру – из-под нее выглядывает потертый воротничок белой рубашки.

Рибе кажется, что он откуда-то его знает, но он не может вспомнить откуда. Кто бы это мог быть? Юноша надменно проходит мимо, равнодушный к их нелепому падению. Удивительно невозмутимый тип. Ведет себя так хладнокровно, будто и не заметил, как Рикардо и Риба свалились ему под ноги. Или будто принял их за комиков из немого кино. Странный персонаж. И волосы у него прилизаны дождем, хотя он выходит из магазина, а не заходит в него.

– Чуть не убились, – говорит Риба, сидя на полу.

Рикардо даже не отвечает, вероятно, он еще оглушен падением.

Тут есть над чем подумать. Кажется, именно этот бесстрастный юнец торчал на улице Арибау и следил за домом его родителей, и именно его Риба видел из окна такси на пересечении Прат и Принца Астурийского. Он говорит Рикардо, что в последнее время ему повсюду попадается этот тип в куртке в духе Неру, и несколько мгновений ему кажется, что друг не понимает, о ком речь. Кто знает, может, он даже и не заметил юнца в круглых очках, прошедшего мимо них с таким безразличным видом. Но нет, сразу вслед за этим становится понятно, что заметил, и еще как.

– Ты же знаешь, как оно бывает, – говорит Рикардо. – Вечно объявится кто-нибудь, кого меньше всего ждешь.

Июнь

Но даже если бы он встретил однажды искомого автора, этот мираж, этого гения, что бы это добавило к не раз уже описанной пропасти между желаемым в юности и действительным в зрелости, к тому, что уже не раз сказано об иллюзорности нашего выбора, о разочаровании, которым оборачивается погоня за успехом, о том, что настоящее хрупко, а в будущем царят старость и смерть? С другой стороны, всякого трезвомыслящего издателя всегда будет мутить, с души воротить будет от необходимости гоняться за миражами, за, черт бы их побрал, авторами. Он думает об этом, лежа на пляже, на теплом желтом песке у синего моря, в центре мира, окруженный полотенцами, красными бейсболками и смирными волнами. На странном пляже в уголке нью-йоркского порта.

Просыпается сконфуженный – оттого, что поверил в приснившийся пляж, оттого, что во сне неосознанно взбаламутил, поднял со дна души осевшую там сокровенную издательскую горечь, одевается торопливо, чтобы не терять времени, и направляется в прозаическое отделение банка «Бильбао Бискайя» в час, когда – он знает это наверное – там почти не будет клиентов, и он сумеет побыстрее разделаться со скучными делами. Его встречает улыбчивая управляющая, и он с порога объявляет, что желает закрыть сберегательный счет и перевести половину денег в инвестиционный фонд в этом же банке под названием «ИФ Экстра Актив». Берет с заведующей слово, что капитал, вложенный в этот новый фонд, полностью гарантирован от случайностей. Завершает операцию. После чего велит перевести часть оставшихся денег на свой расчетный счет в банке «Сантандер». Управляющая знает, что не вправе требовать у него объяснений, но не исключено, что сейчас она спрашивает себя, что же они сделали не так, чем спровоцировали

его на этот шаг. Наконец он подписывает все бумаги и просит квитанцию, которую ему забыли дать в прошлый раз. Откланивается со смесью любезности и цинизма. Выйдя на улицу, подзывает такси и едет на другой конец города, в Сантс [21] , в отделение банка «Сантандер» – младший брат Селии, работающий там уже какое-то время, подсказал ему пенсионный вклад с приятной доходностью в семь процентов годовых. Его вгоняет в уныние необходимость иметь пенсионный вклад, он никогда не думал, что состарится, но считает, что пришла пора проявить практичность.

21

Район Барселоны.

В отделении «Сантандера» он открывает вклад, помещает туда пришедшие из «Бильбао Бискайи» деньги и опять подписывает множество бумаг. Появляется управляющий, непосредственный начальник брата Селии, задает вежливые вопросы о его знаменитом, хотя и прекратившем уже свою деятельность издательстве. Риба не доверяет его учтивости и думает, что на самом деле управляющий намеревается спросить у него, правда ли, что книжные дела идут из рук вон плохо. Он практически не смотрит на управляющего и в конце концов перебивает его, чтобы заговорить о Нью-Йорке и о том, как бы он хотел там жить. И так непомерны его восторги, что флегматичный управляющий не выдерживает:

– Одну секундочку, у меня только один вопрос, простите ради бога, но мне стало до смерти любопытно… А вы не могли бы быть счастливы, живя, например, в Торо, в провинции Самора? Какими достоинствами должны обладать Торо или Бенавенте, чтобы вы захотели там жить? И прошу прощения за свой вопрос, естественно, я спрашиваю о Торо, потому что сам я оттуда родом.

На несколько секунд Риба погружается в размышления, после чего решительно выходит на каменистую саморанскую тропу. Голос его нарочито мягок, поэтичен, анти-, если так можно выразиться, финансов и мстителен по отношению ко всему пропитанному деньгами пространству, где он сейчас находится.

– Вы задали сложный вопрос, но я на него отвечу. Я всегда думал, что, когда темнеет, мы все начинаем в ком-то нуждаться.

Глубокое молчание.

– И в то же время, – продолжает Риба, – меня не покидает ощущение, что, если тьма застает нас в Нью-Йорке, а рядом с нами никого не будет, одиночество наше окажется менее тягостным, чем в Торо или Бенавенте. Вы меня понимаете?

Управляющий смотрит на него практически без выражения, как если бы не понял ни единого слова. Подвигает к нему бумаги, чтобы Риба их подписал. И Риба подписывает и подписывает. А потом все тем же мягким голосом распоряжается, чтобы часть денег, оставшихся в банке «Бильбао Бискайя», тоже были переведены в инвестиционный фонд банка «Сантандер».

Час спустя денежные дела решены. Так лучше, думает он. Лучше, когда деньги распределены, а не сосредоточены в одном месте. Он ловит другое такси и возвращается домой. Он почти изнемог, вот уже два года, как он не только не совершал никаких финансовых операций, а даже не переступал банковского порога. Ему кажется, что сегодня с утра он предпринял сверхчеловеческое усилие. И что сейчас он умирает от жажды. Изнемог и умирает от жажды. Он жаждет скверны, выпить, спокойствия, вернуться домой, но более всего – скверны и выпить. Ему хочется напиться и пуститься в загул. После двух лет воздержания он видит, как подтверждается его старое подозрение: мир чрезвычайно скучен, или – это, в сущности, одно и то же – происходящему в нем недостает яркости, если только оно не рассказано хорошим писателем. Но выйти сейчас на охоту за писателем и так и не встретить настоящего гения – это уж совсем никуда.