Дуэль на троих
Шрифт:
Как-то стало вдруг рано темнеть за окном. И до полуночи, когда император укладывался спать, в залах и комнатах было весьма тускло и грустно также по другой причине. Мы теперь экономили свечи: вставляли тонкие огарки в зальные крупнокалиберные канделябры, тем самым сберегая порядочные восковые заряды для важных совещаний или празднеств.
На последнем закрытом совете, то есть в весьма узком кругу, император сказал:
– Я наслышан, что русская почта работает из рук вон плохо. Но не до такой же степени! – Он встал и принялся расхаживать вдоль круглого стола, где сидели его генералы. –
Полковник Пикар, сидевший в странной задумчивости, вздрогнул, услышав свое имя.
– Удивительное хамство, – продолжал император, – учитывая европейское воспитание русского царя!
Генералы сидели пока молча, слушая его величество, и явно воздерживались от проявления мнений и чувств. Вероятно, старались понять – к чему именно склоняется сейчас их император.
– Русская армия растет и крепнет, – вещал меж тем его величество. – А наша – в весьма плачевном положении. Зимовать в Москве нельзя. Нет ни провианта, ни фуража, ни боезапаса. Русские разбойничьи шайки прервали всякую связь моего войска с Европой!
Император остановился и выполнил разворот на 180 градусов. Глаза его пылали страстно и даже болезненно.
– Я тоже начну действовать против правил. Оставляя Москву, я взорву им все башни Кремля и все их круглые дворцы с крестами!..
Из записок полковника Пикара
…Все было ясно. Странно, что генералы решили о чем-то еще посудачить…
Когда мы уже расходились, в приемной императора ко мне подбежал Басьен. По его лицу я еще издали понял, с какой вестью он спешит.
– Когда вы его потеряли? – лишь уточнил я вполголоса.
– Сегодня, с той самой минуты, как вы велели приготовить ему камеру, – растерянно пролепетал мой подручный. – Как сквозь землю провалился!
Ах, старый лис! Я недооценил его скифского чутья!..
– Найти до вечера! – приказал я Басьену, хоть у меня не теплилось ни искорки надежды.
А вот Басьен весьма уверенно ответил: «Слушаюсь!»
Одевшиеся в золото березки во дворе монастыря словно посмеивались надо мной: вот, мол, оно наше, а где твое золото?
Когда я ступил на монастырский двор, аббатиса самолично прокапывала от крылечка водосточную канаву.
Я подошел – она и головы не повернула, продолжая свои огородные хлопоты.
Наблюдая за ее спокойными и верными движениями, я постоял немного рядом. Но вот она решила отдохнуть, сдвинула свой серый капюшон со лба, и я заговорил:
– Как ярка осень в России! – окинул я окрестность взглядом живописца. – Это всегда так всё вспыхивает вдруг?
Аббатиса опять принялась ковырять лопатой. Верно, почитала празднословие смертным грехом. А может быть, подзабыла французский?.. Нет, едва ли, судя по досье, у нее вполне приличное образование.
– Мой лекарь тоже рекомендовал движение на свежем воздухе. Да все недосуг. Много работы. – Я не оставлял попыток вызвать женщину на разговор.
Она начала сгребать разноцветную палую листву в корзину.
– Мадам,
Аббатиса распрямилась и, обеими руками опершись на черенок лопатки, прямо посмотрела мне в глаза.
– Я – тоже. Как вы ее с собой увезли, так и всё…
– Так и всё… – повторил я задумчиво. – Я, признаться, соскучился. Да и с вами, глубокоуважаемая матрона, жалко расставаться.
Тут тетка совсем насторожилась.
– Расставаться?!..
– Да, почтеннейшая. Скоро мы вас покинем. Кстати, – подпустил я игривую нотку в наш печальный разговор, – мы таки усвоили иные русские традиции. Император сказал, что уходя, он здесь подожжет и взорвет всё к чертовой бабушке! Так что под главные дворцы и башни уже закладывают порох.
Монахиня, взявшись рукою под сердцем, от испуга перешла на русский:
– Батюшки!..
– Да! – спохватился я, потому что чуть не забыл сообщить еще кое-что интересное. – Послезавтра на рассвете будет расстрелян главный изменник и шпион – Иван Беклемишев. Из-за которого провалился весь русский поход нашей армии. Расстрел Беклемишева и послужит сигналом к взрыву башен Кремля.
– Господи!.. – снова ахнула аббатиса.
– Последнее время он называл себя русским, – теперь я трепался в свое удовольствие. – Так что помолитесь за него своему русскому Богу. Как там этого Бога зовут?
– Иисус Христос…
Я невольно изумился:
– Серьезно?! Нет, в самом деле?.. Забавно. Не ожидал…
– А вы думали, кто? – мрачно поинтересовалась монахиня.
– Да признаться, думал, кто-то более воинственный.
Вдруг в ясном осеннем воздухе где-то совсем рядом тоскливо разлилась гармоника, от которой у меня озноб побежал по спине… Я тут же вышел за ворота, пытаясь поскорей определить – в какой же стороне играют?.. Но ленивый перелив куда-то закатился и затих.
Я, все еще невольно озираясь по всем сторонам, пошел в свое присутствие.
Вечером, агент Басьена доложил, что аббатиса сразу после моего ухода долго шепталась со старушкой-странницей, пригретой в обители неделю назад. И что, едва стемнело, странница взяла свой посох и растворилась в осеннем пространстве.
Ну вот, хоть одна новость добрая!..
Из журнала Таисии (в послушании Анны)
Трубецкой-Ковровой
…Александр Никитич (командир партизансого отряда, штабс-капитан А.Н. Сеславин. – Примечание издателя) отправил странницу прямо в Тарутино – в ставку. Ее сопровождал отряд Андрея и, конечно же, с ними вызвалась идти и я.
Доехали мы быстро – уже к вечеру были в Тарутино. Это огромное село было до того забито нашими войсками, что обок дорог не осталось травы, а по иным дорожкам меж заборами пройти-проехать было вовсе затруднительно… А говорили, что подкрепления еще прибывают.
А в самой штабной избе с толстенными стенными бревнами было совсем тихо. Доехали-то быстро, а вот здесь и засели…
Адъютант усадил нас сначала в холодных сенях, оборудованных как приемная, после – в первой теплой комнате, и денщик даже заварил нам британский чай.