Шрифт:
— Давай домой? — сказал один тень другой. Потом тени слились в одно целое. Старый вишневый «Понтиак GTO» стоял на обочине облизанного ветрами хай-вея, а его блестящие бока обнимал ветер свободы. Впереди были лишь вечность и простор. Сзади было то же самое. Старое кантри лилось из не менее старого магнитофона. «Понтиак» тоже был тенью. Или, вернее, духом. Духом свободы.
— Давай.
Солнце щурилось впереди. Оно цветом уже было близко к цвету старой американской машины. И неумолимо приближалось к горизонту. Тот тень, что был за рулем, надел огромные очки, поправил
Рокот мотора раздался и, кажется, где-то справа отразился от стены далеких выветренных рыжих скал. «Понтиак» начал жадно пожирать дорожную разметку.
Вторая тень, сидевшая рядом, запрокинула голову. Хай-вей не уходил ни на север, ни на юг, ни на запад, ни на восток. Он просто уходил. И позволял машине с тенями уходить с ним.
Старый потертый сапог с острым носом, скошенным каблуком и стальными клепками давил на педаль газа. И все играло и искрилось. Искрилась старая пыльная передняя панель машины, видавшей виды. Искрилась доска приборов, искрилась стрелка спидометра, подбиравшаяся к отметке в 80 миль в час. Искрились и глаза второй тени. Глаза первого тени тоже искрились, но из-за очков это было не так заметно.
Небеса были красными-красными, а дорожная разметка — желтой. Все дисгармонии умирали в багряном блаженстве. На это не нужно смотреть. Это нужно видеть.
— А ты представляешь, — повернулся к второй тени первый, — что значит смотреть и что значит видеть?
— Я только чувствую это… Интуитивно…
— Смотрят все. Смотрит всё. А видят лишь некоторые. Смотрят все тени в этом мире. Они смотрят на это небо, они смотрят на эти дороги, они смотрят на эти машины, — именно в этот момент тень улыбнулся и нажал сильнее на педаль газа. «Понтиак» обогнал старенький грязно-голубого цвета грузовичок «Шевроле», — они смотрят, смотрят… И не видят. Они только говорят, что видят, а иногда они даже сами в это верят. Но смотреть — одно, а видеть — другое.
— Так что же такое видеть, по-твоему?
— Видеть — быть вне времени. Вне мира. Вне измерений. Только тот, кто видит, способен быть с нами.
«Понтиак» начал взлетать.
— Не так резко! — повернула головку на бок вторая тень и скривила недовольно личико.
— Ты видишь?
— Вижу.
Путь продолжался. Искрясь и переливаясь металлическими поверхностями, тяжелый «Понтиак» несся над дорогой. Хай-вей, казалось, немного обиделся, так как желтая разметка его начала белеть. Тогда первый тень вернул машину на дорогу.
От огромного солнца осталась только половинка. Облака густели и темнели. Они становились плотными и серьезными. Вместе с ними темнел и «Понтиак».
— И почему люди этого мира так слепы? Они отказываются от своего счастья… Может, просветим хотя бы нескольких из них?
— Сами разберутся. Это их крест. Пусть они сами УВИДЯТ. Тогда они получат свободу.
Солнце скрылось за горизонтом.
«Понтиак» снова набирал высоту. За темными облаками пропал и последний блик его вишневых боков.
— А ты веришь в свободу? — она сидела на
— Да. Верю.
Старый пикап «Шевроле» голубого цвета трясся по дороге, словно желе, но все же дарил хозяину желанные 70 миль в час.
— А я вот не верю… Человек всегда от чего-то несвободен…
— Ты видела? — воскликнул он неожиданно.
— Ты о чем?
— Ты видела тот «Понтиак», что обогнал нас?
Она промолчала, докурив сигарету.
— Скоро мотель. Отдохнуть бы тебе. А я кого-нибудь другого поймаю.
— Тебе ехать-то хоть куда?
— Неважно. Останови машину, пожалуйста.
Он осадил «Шевроле» резким нажатием на педаль тормоза. Она принужденно и неестественно улыбнулась.
— Прощай, ковбой.
— …
И машина пошла легче. И подарила хозяину 80 миль в час.
«А может, я его догоню?» — маячило в его голове.
Мотель остался позади. Впереди как будто звал за собой дух свободы.
— Он видит, — вторая тень положила левую руку на правую первого, которая сжимала рычаг коробки передач.
— Да. Я вижу это.
— Давай разрешим ему! Хотя бы ему!..
— …
— Он же видит! Он лучше других видит! Он и нас видел!
Первый тень снял очки. Внизу темнело. Но над облаками было по-прежнему закатно-ярко.
Сапог с острым носом отпустил «газ». «Понтиак» снизил скорость, но продолжал идти над облаками.
— Так и быть, пришло его время. — Тень поцеловал вторую тень.
Он отчаялся. Он хотел, чтобы его «Шевроле» показал все, на что он способен. А еще лучше — то, на что он не был способен. Темнота обвивала кабину и лезла в открытое окно — солнце уже село. Потом тьма помассировала ему за ушами. «Шевроле» преодолел вдруг непреодолимую отметку в 80.
И начал взлетать.
Он вцепился в руль и не верил тому, что ощущал, ВИДЕЛ и чувствовал.
Проржавевшим в нескольких местах капотом пикап врезался в кипу лохматых темных вечерних облаков и, пройдя в сплошном тумане, который покрыл капельками влаги лобовое стекло, футов двадцать, выпрыгнул из серой пелены на поверхность. Машину тряхнуло так, будто она приземлилась с трехфутового трамплина; «Шевроле» выровнялся.
Он протер глаза и увидел впереди вишневый «Понтиак» Снова придавив «газ» до предела, он стал догонять вишневый дух. Еще, еще, еще… Шесть футов, пять, четыре, три, два… Нос пикапа поравнялся с багажником «Понтиака»…
— Не сворачивай, Джо, — услышал он голос из вишневого купе, — левее дороги нет… И не пытайся идти с нами наравне. Просто следуй за нами.
После этих слов из выхлопной трубы «Понтиака» вырвалось пламя, и он ушел вперед.
Джо остолбенел. В «Понтиаке» уже знали его имя. Знали там и все-все-все остальное.
«Шевроле» на исходе сил неся за духом свободы над облаками. К закату. К… Джо и сам не знал, к чему еще, но он знал точно, что никогда не вернется обратно.
Где-то позади, на одиноком ночном хай-вее, уже кружились полиция и кареты скорой помощи. Все — вокруг «обнявшего столб» голубого пикапа «Шевроле».