Дух зверя. Ненависть
Шрифт:
И капали слезы.
“Вернись невредимым”,
Шумели березы.
“Пускай, как игла,
Что в руке моей пляшет,
Твой меч не узнает
Преград, смерть сулящих.
Пусть этот покров,
Что слезами смочила,
В бою защитит
И
А поутру в час,
Когда сел на коня ты,
Накинула плащ
На сверкавшие латы.
Ты глянул мне в очи,
Светло улыбнулся
И нежно губами
К глазам прикоснулся.
“Вернусь я к тебе”,
На губах мои слезы.
“Вернусь невредимым”,
Молчали березы…
Да, заговаривать Лисьи вещи от стрел и мечей было глупо и неразумно. Олга затянула узел и откусила нитку, встряхнула льняную с вышитым воротом сорочку, осматривая ее в поисках прорех, и, не найдя, аккуратно сложила в общую стопку с уже залатанными рубахами. Несколько долгих мгновений она молча сидела, глядя невидящим взором на неровный огонек оплывающей свечи, и ни о чем не думала. В голове царила всепоглощающая пустота, и в ее темном пространстве гулким эхом отдавались вздохи и плач взбешенной стихии, завывающей в печной трубе. На какой-то миг Олге показалось, что кроме нее и вьюги больше никого нет в этом огромном заснеженном мире. И пришел страх – мгновенная слабость, что, накатив беззвучной волной, накрывает с головою и уходит обратно в бездну души, оставляя после себя противный липкий осадок. Хотя бы Лис уже вернулся! Олга встряхнулась, отгоняя от себя нелепые мысли да животные страхи, и взялась за Лисьи штаны.
Время в горной сторожке летело на удивление быстро… и больно. С того памятного разговора, когда Змея впервые увидела печати на теле нелюдя, прошел год и месяц, а Олга до сих пор была жива, как, впрочем, и Рыжий.
После своего рассказа об Учителе Лис изменил правила трассы, предложив играть на желания. И с первым же выигрышем Олга попросила отменить игру. Нелюдь безразлично пожал плечами и заменил ее новой пыткой, да такой, что Змея горько пожалела.
***
Учитель, сытно откушав за обедом бараньим сычугом12 с гречневой кашей, вручил Младшей две плетеные корзины.
– Набери камней, некрупных да поострей, и отнеси их к утесам, тем, что за плацем, у родника.
Олга послушно приняла плетушки, спешно перебирая в уме варианты использования гальки. Ей было неуютно и слегка боязно после вчерашней отмены трассы. Неведенье насчет планов Лиса ввергало Ученицу в тоскливое уныние. Может, он вознамерился отработать меткость?
Корзины были установлены на валуны, для удобства изымания камней. Пока Лис деловито примерялся, считая шаги от утеса до плетушек и двигая валуны, Олга нерешительно топталась рядом, тревожно теребя рукав грубо вязаной фуфайки – дело было в начале весны. Наконец, завершив все необходимые приготовления, нелюдь, скинув подбитую мехом безрукавку, торжественно прошествовал к каменной стене и повернулся к ней спиной.
– Кидай, – завязывая глаза платком, произнес он. Змее не нужны были разъяснения и долгие уговоры. Она выхватила из обеих корзин, по камню и одновременно пустила их, метя Лису в голову и в грудь. Но тот увернулся с необычайной легкостью и свойственной Рыжему тягучестью движения. Олга, не теряя времени попусту, выхватывала камень за камнем и отправляла их в полет, метко целясь, и каждый раз Лис грациозно уходил от, казалось бы, неизбежного удара. Змея понимала, что он видит при помощи духа, но ей становилось не по себе при виде такой нечеловечески быстрой
Несколько долгих недель Олга ходила замерзшая – Лис заставлял снимать все, вплоть до тонкой сорочки – и избитая. Но все легкое когда-нибудь кончается, и, обучив Змею вслепую уклоняться от камней, Рыжий заменил безобидные голыши на арбалетные болты и стрелы. Вот тогда Младшей пришлось тяжко.
С наступлением первой оттепели, где-то в начале березня,13 Лис исчез на три недели. Пошел батрачить в город! – невесело усмехнулась Олга, найдя лавку нелюдя пустующей в рассветном сумраке. Она представила, какого рода трудом занимается Рыжий, и сразу стало холодно и неуютно. Но все же с уходом Учителя на душе отлегло. Наконец-то проклятый псих удовлетворит свою жажду крови и прекратит лютовать, пользуя Олгу, как биту, выпуская обуревающую его заскорузлую злобу. Последние недели Лисий гнев был особенно страшен, а срывы следовали один за другим. Он стал замкнут и раздражителен сверх всякой меры, молчалив, даже пошлые шутки вкупе с язвительными замечаниями исчезли, уступив место кнуту и палкам. “Если дух перестает убивать, он чахнет и умирает…” – вспомнились слова, некогда произнесенные Лисом. Ага, а перед этим он сходит с ума.
Змея нашла, чем себя занять помимо восьмичасовых тренировок и бега по пересеченной местности. Она принялась за расчистку дома, более походившего на заброшенный склад ветоши и хлама, нежели на жилое помещение. Разобрав завалы в полках передней, она вынесла несколько прогнивших от сырости смердящих шкур, чьих – непонятно, и сожгла их вместе с гнилыми досками и превратившимися в камень кулями с отсыревшей крупой и мукою. Отмыв и отскоблив добела полы, столешницу, лавки, Олга наново выбелила печь, разведя немного извести, обнаруженной в Лисьих закромах. Там же она раскопала увесистый ящик, доверху забитый ржавыми железяками, некогда бывшими знатным оружием. Только один меч пострадал меньше, нежели все остальное, поскольку был одет в кованые ножны. Его-то Змея дрожащими от волнения и радости руками очистила и заточила так, что после он стал вполне пригоден для серьезной драки. Завернув свое сокровище в неприметную тряпицу, она спрятала его в прихожей под скамью, положив на широкую перекладину и накрыв сиденье овчиной.
Из старого тряпья, стиранного в ручье, Олга нарезала тонких лент и связала несколько цветастых половиков в переднюю. Крючок для вязания она смастерила сама, разобрав спусковой механизм старого арбалета. Из отреза желтого ситца в красный горошек, частично подпорченного жуками, накроила занавесок на окна.
Березень набирал силу. Солнце прогрело мерзлую землю, вытягивая на поверхность тонкие нити ручьев, увлекающих в свой звонкий танец желтую тонкостебельную траву-прошлогодку. Птицы проверяли несмелые по весне голоса, постепенно наполняя мрачный бор веселой трескотней и сладострастным токованием. В лесу пахло прелой травой, сыростью и холодом, идущим из-под земли, сокрытой от солнца густой сосновой кроной. По берегам вздувшейся речки, вобравшей в себя сотни прожилок-ручейков, и на пологом южном склоне березняк, стыдясь своей наготы перед жарким ликом солнца, наскоро пеленал потемневшее от талого снега тело в полупрозрачную зелень нарождавшихся листьев. Среди дымчато-изумрудного воздуха бурела прошлогодняя рябина, не склеванная птицами. Земля украшалась звездочками первоцвета и молодой порослью вездесущего осота.
Змея принесла в дом пахучих сосновых лап и разложила их по углам, наполнив комнаты живым дыханием леса. Солнце, чаще и теперь подолгу глядевшее сквозь цветастые занавески, согревало небогатое жилище двух духов, расцвечивая чистые комнаты в весенние тона и наполняя дом животворным теплом.
Лис вернулся на третий день непогоды, когда тучи, выжимая на землю остатки холодного дождя, мешали ее с раскисшей глиной в вязкую текучую грязь. Змея почувствовала его приближение задолго до того, как он, скрипя половицами, завозился в сенях, тяжело сбрасывая какие-то, судя по дребезжащему звуку, железки. Сохраняя на лице безразличное выражение, Олга распахнула дверь и столкнулась нос к носу с жуткой окровавленной харей, грязной, залепленной мокрыми волосами, свалявшимися от земляного перегноя и глины. В центре этого великолепия поблескивали два черных бездонных колодца глаз, в которые проще прыгнуть и утопиться, нежели смотреть. За три недели Олга успела позабыть, сколь страшен Лисий взгляд.