Духи реки
Шрифт:
Как обычно, под толстым снежным одеялом спать было тепло. Поутру охотник порезал второй кусок вяленого мяса на несколько ломтиков, кинул один в рот и, стараясь не обращать внимания на боль в ноге, спине, руках… — на боль во всём теле, двинулся в путь, время от времени закусывая мясо небольшими глотками инея с низких ветвей. Еда закончилась около полудня — но Тигриный Волк пока ещё не был настолько голоден, чтобы из-за этого беспокоиться.
К сожалению, силы и время он всё-таки не рассчитал, а потому вскоре после заката, уже в обидной близости от стойбища, остановился на второй ночлег. Зато на третий день, вскоре после рассвета, юный охотник
Когда он упал, половина детей Мудрого Бобра уже высыпала из домов. Первой к сыну, конечно, устремилась Чистая Капля, бросилась рядом на колени, подняла его голову:
— Ты жив? Ты цел? — Ему на лицо упали солёные слёзы.
— Ой, не надо, не надо! — взмолился юный охотник. — Ой, больно, положи голову обратно. Нет, ты не бойся, со мной всё хорошо…
—Да ты же весь в крови! Ты весь белый!
— Пыхтун! — растолкав всех вокруг, влетела Снежана и опустилась на корточки с другой стороны. — Тебя загрызли? Кто? Пыхтун, ты меня видишь?
Девочка схватила раненого за руку, вынудив того снова застонать.
— К Чужому Голосу беги, скорее! — ответила ей Капля. — Скажи, что он ранен. Да быстрее же беги!
Шаман появился почти сразу, первым делом положил руку Пыхтуну на лоб, сунул ладонь под куртку:
— Холодный какой. Крови потерял много, да ещё и замёрз. Мясной отвар нужен, горячий и как можно быстрее.
— У кого отвар горячий есть? — выпрямилась Снежана.
— Несу! — тут же отозвалась Иволга. — Вчера варила, сегодня греться поставила. На барсучьих костях!
Женщина побежала домой.
Голос же, вздохнув:
— Всё равно порчена… — распорол куртку от горла до пояса, крякнул при виде огромного синяка, осторожно повернул тихо шипящего от боли Волка набок. — Рана большая, но запеклась. Гноя нет, посему трогать не станем. Где ещё тебя порвали?
— Нога…
— Штаны тоже порчены, — взялся за нож шаман. — Капля, ты мужа-то позови. Пусть одежду другую или одеяло несёт. Эту больше не надеть.
— Звёздочка расплакалась, — вроде как оправдалась женщина и заспешила за одеждой. На её место примчалась Звонкая Иволга, принесла берестяной корец с горячим бульоном, поднесла раненому охотнику к губам. Тигриный Волк отпил, потом ещё и ещё, явственно ощущая, как сильнее забилось сердце, как горячий ток наполнил жилы. Он действительно почти сразу почувствовал себя намного лучше. Здоровым и готовым пробиваться через лес ещё пару дней.
— Какая гадость! — начал разматывать шкуру с ноги шаман. — Где ты её взял?
— С него, — кивнул на мёртвого кабана Пыхтун.
Чужой Голос посмотрел и даже крякнул от изумления — поначалу он просто не заметил огромную тушу. Слишком много людей толпилось возле раненого, на очаге и у большого котла. Но теперь, не утерпев, протянул руку и пощупал гигантские клыки секача: длиной никак не менее, чем в половину локтя.
— Ещё одна такая охота, и ты не сможешь поднять своего ожерелья, — не без зависти сказал он.
— Я сделаю из клыков пояс, — нашёлся Волк.
— Он будет тяжелее тебя. Ладно, давай посмотрим… У-у, а здесь у тебя гной. Много. Отвернись.
Шаман достал из принесённой сумки широкую осиновую щепу, решительными
— Это цветки ноготков, — пояснил он. — Тёртые. Бабочка хотела запекать с ними мясо, но я заметил, что они сушат раны. Так и не удалось жене их на вкус попробовать. Себе всё забираю, что найду. И не гноятся раны после этого порошка. Уж не раз пробовал.
— Я думал, только мох счастливых духов гной отпугивает, — болезненно засмеялся Тигриный Волк.
— Мхом сверху замотаем, — пообещал шаман, снова открывая сумку. — А почему ты веселишься, Волк? Тебя вепрь чуть на куски не порвал!
— Ты сказал мне сходить к Мудрому Бобру за советом, Чужой Голос…
— Да, я помню, — кивнул шаман, прикладывая к ноге раненого сухой мох.
— Ты сказал, предок ответит. Подаст знак.
— Да, — опять согласился Чужой Голос.
— Мудрый Бобр дал мне знак, — рассмеялся Тигриный Волк.
— Какой?
— Он послал мне вепря!
— И что это значит? — оглянулся на добычу юного охотника Чужой Голос.
— Скажи мне, шаман, — откинув голову, растянул губы в улыбке Пыхтун. — Скажи, этой туши хватит, чтобы угостить всё племя?
— А-а-а-а! — восторженно закричала Снежана и захлопала в ладоши.
— У меня есть подарки, у меня есть дрова. Мне не хватало только угощения. Разве это не знак?
На этот раз Чужой Голос молчал очень долго, глядя на мёртвого зверя, способного сокрушить даже Большого Кота. Потом медленно кивнул:
— Да, это был знак. Я не стану спорить с духами. Если хочешь, я сам разожгу костёр для твоего угощения. Ты желаешь сделать это прямо сейчас?
— Да-да-да! — запрыгала на месте Снежана.
— Да, — кивнул Тигриный Волк.
Собравшаяся вокруг толпа колыхнулась, из неё вышел Храбрый Рык, направился к дому. Следом бежала Белая Лиса, пыталась что-то шепнуть мужу на ухо, но постоянно промахивалась.
Это было самое неправильное угощение, которое случалось за всю историю племени Мудрого Бобра. Охотник, призвавший сородичей на этот праздник, был одет хуже всех: в старую потёртую шапку, ссохшиеся, короткие оленьи штаны и в детскую, совсем куцую заячью куртку, которая не застёгивалась на груди. Костёр для угощения разжигал не он, а шаман племени, которому надлежало следить за соблюдением обряда. Воду, точнее, снег для большого котла собирал не виновник угощения, а всё племя от мала и до велика. Варил угощение тоже не охотник, созвавший гостей, а мастер Хромой Зубр. Даже разделывали мёрзлую кабанью тушу старшие охотники племени, ловко орудуя топорами, а не тот, кому полагалось сделать это своей рукой.
Но почему-то в этот день никто не был против нарушения исстари заведённого обычая.
Уже после полудня, когда большая часть угощения оказалась съедена, члены племени были сыты и довольны, охотник Тигриный Волк, сидевший в кругу своей семьи, поднялся, под общими взглядами прошёл мимо большого котла и опустился на колени возле Храброго Рыка, Белой Лисы, Снежаны и Лугового Цветка. Опустился не потому, что унижался, а чтобы оказаться вровень с семьей, наравне с прочими принимавшей его угощение.