Духов День. Хаоме
Шрифт:
И вот здесь я замолчала, забыла, глянула растерянно на Яра и «не помню» прошептала, он крепче обнял меня и поцеловал в висок. И справа от нас прозвучал твёрдый мужской голос:
…Король глядит угрюмо: «Опять в краю моём Цветёт медвяный вереск, А мёда мы не пьём!» Но вот его вассалы Приметили двоих ПоследнихЯ смотрела на парня и не могла поверить своим глазам, на последних строчках он уже стоял рядом мысленно вызывая меня на поединок. И я продолжила:
…Вышли они из-под камня, Щурясь на белый свет, — Старый горбатый карлик И мальчик пятнадцати лет. К берегу моря крутому Их привели на допрос, Но ни один из пленных Слова не произнёс…Это был Гриня. Он смотрел на меня в упор и продолжил:
…Сидел король шотландский, Не шевелясь, в седле. А маленькие люди Стояли на земле. Гневно король промолвил: «Пытка обоих ждёт, Если не скажете, черти, Как вы готовили мёд!Он сделал паузу и я продолжила:
…Сын и отец молчали, Стоя у края скалы. Вереск звенел над ними, В море катились валы. И вдруг голосок раздался: «Слушай, шотландский король, Поговорить с тобою С глазу на глаз позволь!Теперь снова Гриня:
Старость боится смерти. Жизнь я изменой куплю, Выдам заветную тайну!» — Карлик сказал королю. Голос его воробьиный Резко и чётко звучал: «Тайну давно бы я выдал, Если бы сын не мешал! Мальчику жизни не жалко, Гибель ему нипочём… Мне продавать свою совесть СовестноГриня умолк, давая мне слово, но я зависла и кто-то нетерпеливо попросил «А дальше?» и я продолжила:
…Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик… И эхом ему ответил С обрыва отец-старик: — Правду сказал я, шотландцы, От сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, Не бреющих бороды. А мне костёр не страшен. Пускай со мной умрёт «Моя святая тайна — Мой вересковый мёд!»Последние строки мы произнесли вместе с ним. Читая до конца я не сводила взгляда с него, как и он с меня. Как и откуда он взялся? Моё дыхание сбилось, в голове зашумело и взгляд заволокло туманом, на миг я крепко сжала руку Яра. Открыв рот я хотела произнести «Гриня?», но он приложил палец к своим губам «Тсс» и отступил назад, а я внезапно почувствовав слабость уже теряя сознание завалилась на бок, на Яра.
Очнулась от того, что мне обтирают влажной тканью: щёки, шею и тихонько дуют в лицо.
— Стешаааа? — услышала я голос Мирты, — Ты как?
29
Я слабо приоткрыла глаза, картинка была смазана, резкости не было. Вопрос Мирты доносился странным тихим гулом, словно через тунель. Со слухом тоже не всё хорошо? Я вновь закрыла глаза и повернув в сторону тяжелую голову затихла. Вряд ли у меня есть силы подняться, да и голова магнитом в подушку вдавлена. Почему со мной опять всё не так…
— Что с ней? — прозвучал голос Ельи, она глядела в недоумении на свою мать, целительницу Галу.
— Опоили, но чем? Рвоты нет — уже хорошо. Слабость и вялость, это не страшно. Пусть отдыхает.
Мирта коснулась своей ладошкой моей щеки.
— Болит что? Стеша? — спросила она. Я в ответ качнула головой и опять забылась, провалилась в бездну темную и глубокую.
Пробуждение было странным, шумный выдох и внутренний испуг и я почувствовала себя жутко возбуждённой.
Моё дыхание было глубоким, грудная клетка вздымалась от каждого глубокого вдоха-выдоха, при этом низ живота необычно крутило ярким нарастающим желанием.
Резкий жар, будоражащей до мурашек волной растекался по всему телу и я неловко передернулась. Да что же это? Чёрт?!
Я поднялась и села в кровати всё ещё тяжело дыша и огляделась. Одна.
В окно пробивался слабый свет, значит занимался рассвет. Предрассветное солнце было красным и робко, словно с любопытством заглядывало сквозь занавески в комнату. Меня снова скрутило сладкое возбуждение и я интуитивно сжала ноги одновременно напрягая живот. Меня точно опоили, мать Ельи права, такое со мной впервые. Руки не произвольно потянулись и огладили низ живота. Ну вот, тело моё изнывает, но голова всё ещё при мне. Так… Вспомнила как сидела у костра, потом провал, а теперь я здесь, в чужом доме.