Духов день
Шрифт:
Хотя, с другой стороны, охотники-аристократы тоже на деревьях не растут, как яблоки…
— Он не колдун. Он — хуже! — заявил Вольфганг. — Колдуны перед ним по струнке ходят.
— О как. И много их тут таких циркачей, по струнке ходящих?
— Я только двух видел. Но они его боятся так же, как я.
— Ясно. А для чего Троекурову могло понадобиться принимать твой облик или создавать твоего двойника?
Вольфганг развёл трясущимися руками. Перелом я ему вылечил ещё той ночью, когда привёл к Илье Ильичу в дом. Не лекаря же тащить
— Предположи, — посоветовал я.
— Ну-у-у… Эм-м-м… Он, может, просто хотел, чтобы те, кто меня видел, думали, будто я жив?
— Зачем?
— Ну-у-у… Эм-м-м…
— Ладно, — вздохнул я. — Аналитика бессистемных данных — не твоё. Попробую я. Троекурову надо было встретиться с кем-то, с кем мог встретиться только ты. И что-то от него получить. Информацию, деньги, ресурсы… Ага, вижу, в голове у тебя что-то стрельнуло. Поделись-ка соображениями.
— Наина… — прошептал Вольфганг.
— Чего? Какая Наина? — скривился я.
— Наина Фёдоровна, это прекрасной души девушка, она… Я…
— Угу, «есть одна тян», понятно. А живёт, значит — ну, жила, — аккурат на Благовещенской?
— Недалеко. Я скажу адрес. Умоляю, выясните, что с ней! — Головин сложил руки перед собой и плюхнулся на колени.
— Вот что меня удивляет, — не выдержал я, — так это то, что у всякой ведь мрази есть, оказывается, в душе что-то святое, что не деньги, и из-за чего можно на колени встать. Одного не понимаю: какого ж хрена вы мрази-то такие? Тьфу!
И, не прощаясь, я вышел из застенка.
На улице остановился. Захар (который вообще ничего не понимал) и Обломов (который понимал кое-что) уставились на меня.
— Короче, всё вроде ясно, — сказал я. — Троекуров видит, что братья чего-то чудят. Один пропал вместе с хабаром, второй неуклюже пытается скрыться. Второго он ловит и сажает в качественную тюрьму. А чтобы оказывать на него психологическое воздействие — ну, в смысле, держать на коротком поводке, — похищает его любовницу.
— Ладно похищает. А если убил?
— Выясни это, Илья Ильич, — попросил я. — Если она дома, и всё у неё в порядке, пусть чего-нибудь расскажет, нам информация не помешает.
— Сделаю. А вы?
— А мы с Захаром ещё один момент пробьём, до которого пока руки не доходили.
По Знаку мы вдвоём с Захаром опять перенеслись в «фонтан», после чего зашли в пункт приёма костей. Я поставил на прилавок трофейный череп с кладбища.
Глава 10
— Это не принимается! — замахал руками принимающий мужик. — Да сколько ж говорить можно! Только те, что на золото похожи!
— Ага. Значит, не впервые такое видишь? — Я щёлкнул стальной череп по кумполу.
— Конечно, не впервые! Да вон, Харисим как-то цельный скелет такой припёр. Говорит, мертвяка забил. А какого, спрашивается, мертвяка? Ежели упырь или, скажем, вурдалак, то у него таких костей нет. У русалок — тем более. Да и у колдунов нет. И даже если б были — не сосуды это!
— А кроме
— Да бывало…
— И всё — человечьи?
— Ну! Где вы только эту гадость находите?!
— На кладбищах, дружище, на кладбищах… А в Поречье такого нет? — я посмотрел на Захара.
Тот помотал головой:
— Отродясь не было. Даже и слухов не ходило, что бывает. Ишь, чего удумали, извращенцы столичные! — Захар строго посмотрел почему-то на приёмщика. — Мало вам тварных костей? Ещё какую-то дрянь богомерзкую завели?
— Да я-то — чё? — возмутился приёмщик. — Я, что ли, эту пакость по кладбищам раскидываю? Моё дело маленькое — принимать, что несут. Или не принимать. Да и то сказать — не было прежде такого! Я тут на приёмке уж сколько сижу, а до меня отец мой сидел. Сейчас он старый совсем, одной ногой в гробу. Когда в первый раз стальные кости притащили, я ему показал. Спросил — мол, что за диво? Так батя аж перекрестился. Положь, говорит, где взял, да руки сполосни. Никогда прежде охотники такого не притаскивали. Это, мол, и не кости даже, а мерзость какая-то бесовская, православному человеку прикасаться-то не следует.
Я нахмурился.
— Раньше такого не было, говоришь? А когда же оно появилось?
Приёмщик задумался.
— Да не сказать, чтобы давно… Меньше года назад. В первый раз перед Рождеством принесли. Ерёма, между прочим, дружок твой, и припёр — кол ему в дышло!
— Угу. А где сейчас Ерёма?
Приёмщик гыгыкнул.
— Уж тебе ли, охотнику, не знать, куда ваша братия направляется — после того, как хабар сдаст!
— В краеведческий музей? — предположил я. — На выставку современного искусства? Или, может, в консерваторию? Культурно просветиться, отдохнуть душой…
— Вот уж душой — это точно, — окончательно развеселился приёмщик. — Душа у них до того разворачивается, что хоть святых выноси. В прошлый раз, говорят, как великанов побили, так трое суток гудели, пиво-водка рекой лились. Митрошка кабатчик после и стёкла вставлял, и лавки новые заказывал. Харисим, твой дружок, вздумал во время драки лавкой размахивать.
— Душевно, — оценил я. — Широкой натуры человек! Уважаю. А где, говоришь, этот кабак?
— Да тут рукой подать. Вон, по улице — ступай да ступай, покуда не услышишь, как орут. «Золотой мешок» называется.
— Понял.
Мы распрощались с приёмщиком и вышли.
— И где ты только берёшь это всё, — вздохнул Захар. — Как какая невидаль — так к твоему берегу!
Я развёл руками.
— Судьба, дружище. Видать, на роду написано что-то такое. Одарит — не отмахаешься… Ну, зато мне в любви везёт.
Захар завистливо вздохнул. Судя по красноречивому молчанию, за такой подарок судьбы сам бы отдал немало. И хрен уж с ними, с непонятными диковинами.
Приёмщик оказался прав. Кабак мы увидели издали. Точнее, услышали доносящийся из него гул — окна и дверь по летнему времени стояли распахнутыми настежь. Дым из окон валил коромыслом.