Духовная грамота отшельника Иорадиона
Шрифт:
– А ордер на обыск? – спросил Евстигнеев.
– Объясни Анастасии… то есть жене Глянцева, что ты приехал не как официальное лицо, а по просьбе Озналена Петровича. За важными документами. Скажи, что с ним все в порядке, скоро будет дома. Ты смышленый, придумаешь что-нибудь. И повторяю – о своей поездке и о том, что найдешь, никому ни полслова.
Когда адъютант ушел, Семен Ильич велел привести в кабинет Глянцева.
– Долго я думал, Ознален Петрович, – сказал он ему, вежливо усадив на стул, – что мне с вами делать. Пути два. Либо дать делу широкий ход, а это статья по подготовке покушения на первых лиц
– Я абсолютно здоров, – насупился Глянцев, обкусывая ногти.
– Это утверждение сомнительно, Гогенцоллерн всем в глотку. Вы в издевательской форме порекомендовали товарищу Сталину отведать ядовитых ягод и мухоморов, причем ссылались на какие-то древние рукописи, якобы найденные вами в подполе собственного дома. Но при обыске мои люди там ничего не обнаружили.
Пилюгин не знал, с чем вернется Евстигнеев, но для себя уже все окончательно решил и потому теперь четко расставлял точки над «и».
– Разве станет нормальный человек писать подобное Иосифу Виссарионовичу? Нет, вы или скрытый враг или сумасшедший.
Глянцев облизал запекшиеся кровавыми бляхами губы. Он не мог понять, к чему клонит полковник, а тот продолжал развивать свою мысль:
– Предположим, Семен Ильич, вы действительно нашли уникальную грамоту некоего отшельника Иорадиона. И опять же предположим, что он действительно похоронен в бывшем Ильинском монастыре. Но, во-первых, каким образом его останки откроют, как вы выразились, тайну из тайн? А во-вторых, где их искать? Ну, а самое главное, можно ли серьезно воспринимать всю эту чушь? Древний похмельный рецепт – ерунда, да и только.
– Почему же ерунда, рецепт-то я же нашел, – сказал уверенно Глянцев. – Повторяю – я не враг народа и не сумасшедший. Не знаю, почему ваши люди в подполе не обнаружили железный ящик. Видно, плохо искали. Когда меня забирали, грамоты были в нем.
Глянцев с трудом сглотнул, высморкался в полу грязной рубашки.
– Вся округа знает, что когда-то на острове Гадючий жил какой-то старец. Этого острова все боятся, как огня, за миллион рублей никого туда ночью не затащишь. Как-то в тридцатом первом, выпили мы с мужиками сверх меры и Ванька Солопов из Знаменской артели, поспорил, что за пару бутылок водки запросто переночует на Гадючьем. Взял лодку и уехал. Ваньки больше никто никогда не видел, а лодку его нашли аж в Белом городке, за пятнадцать верст от острова.
– Прямо страсть Гогенцоллерная, – заулыбался полковник. – А вы сами, Ознален Петрович, никогда на Гадючий остров не заглядывали? Ну, скажем, после того, как нашли рукопись.
– Был я там, – ответил Глянцев после некоторой паузы.
– И нашли что-нибудь интересное?
– Нашел.
Полковник Пилюгин даже присвистнул.
– Говорите, раскрывайтесь.
– Кинжал серебряный в ножнах с разноцветными камнями. И пару старинных монет. На острове илистая почва. В ней вещи хорошо сохраняются.
– Так, так, – Семен Ильич вытер со лба пот, – чайку не желаете? Я сам завариваю, не доверяю своим помощникам, вечно у них бурда получается.
Поставив
– Как же вы кинжал нашли? Весь остров перекопали?
– Зачем весь? В дальней его части, за поляной, растет гигантский дуб. По виду ему не меньше тысячи лет, а все живой. Между корнями что-то вроде пещерки. Вот я и подумал, если отшельник, в самом деле, жил на острове, то непременно под этим дубом. Где же еще? Самое удобное место. Там же внутри я увидел вырезанную на стволе надпись, такую же, что и в грамоте:
«Врата адовские сокрушив». Взял я лопату и начал копать в пещере. Земля внутри мягкая, покладистая. Вскоре и откопал кинжал.
– Так взяли и откопали?
– Взял и откопал.
– А что вы про разноцветные камни говорили?
– Ножны этого кинжала в каких-то камнях, но сразу видно, в непростых. На солнце всеми огнями переливаются. С одной стороны – друг за другом, два прозрачных, как оконное стекло и три рубиновых, а с другой – через бороздку в виде змеи, два зеленых и три синих. Я кинжал только слегка из ножен вынул, боялся, что камни отлетят. На рукояти кинжала что-то по-старославянски выбито. Только я разбирать я не стал, потому что сильно перепугался.
– Чего же вы перепугались?
– Не знаю, все как-то один к одному. Кожаное письмо, береста, а тут еще и кинжал. У меня прямо так круги перед глазами и поплыли.
– И где же сейчас этот кинжал? – взволнованно спросил Пилюгин, представляя, как в эти минуты его адъютант Евстигнеев достает из железного сварного ящика драгоценную находку.
– Спрятал.
– Там же, в подполе? – сглотнул полковник.
– Нет. От Гадючьего острова по трясине можно перейти на соседний островок, совсем маленький. Этой тропки кроме меня, пожалуй, никто не знает. Я сам ее случайно обнаружил. На том островке растут три высоченные ольхи. Вот у крайней справа, если стоять лицом к Медведице я и закопал кинжал.
– Вы же знаете, гражданин Глянцев, что бывает за сокрытие сокровищ, найденных в земле?
– У меня и в мыслях не было что-то утаивать от государства. Я же честно написал письмо вождям и думал, что приедут ученые, и я им все отдам, в том числе и кинжал. А меня в тюрьму. Да еще и лицо испортили.
– Про кинжал с камнями вы в письме ничего не написали. Ладно, вот что, Глянцев, – полковник подошел к стене и бережно поправил портрет Иосифа Виссарионовича. На давно закипевший чайник он внимания не обращал. – Мне нужно все еще раз обдумать, а вы пока возвращайтесь в камеру, отдохните. Больше вас никто пальцем не тронет, обещаю. И про наш разговор никому ни слова, даже намеком. Впрочем, вам и некому о нем рассказывать, но я предупредил вас на всякий случай. Поверьте, это в ваших же интересах. Если, конечно, не хотите получить двадцатипятилетний срок. Завтра мы продолжим беседу.
Глянцева увели, а Пилюгину ничего не оставалось делать, как ждать возвращения адъютанта Евстигнеева. Теперь полковник жалел, что отправил его в Старые Миголощи. Записки пустынника, конечно, хорошо, но и кинжал не мелочь.
К его величайшему облегчению полковника, адъютант вернулся ни с чем.
Пилюгин, узнав все подробности посещения Евстигнеевым Анастасии Налимовой, не стал задавать ему лишних вопросов. Горячо по-человечески поблагодарил, даже приобнял за плечи, и со спокойным сердцем уехал домой.