Духовное просветление: прескверная штука

МакКенна Джед

– В какой-то момент на пути становится необходимо хорошенько надавить на себя, так надавить, что может быть даже сломать свой ум и попасть в психушку.

Она повернулась о посмотрела на меня с ужасом.

– Но сейчас я бы об этом не беспокоился, – успокоил я её. – Знаешь, чем я занимался, когда мне было двадцать, Сара?

– Вы, наверно, уже были просветлённым и учили людей, таких как я, – ответила она.

Теперь я действительно рассмеялся.

– Сара, когда мне было двадцать, я был полным олухом. Такая умная, красивая, духовно подкованная девушка, как ты, не посмотрела бы в мою сторону дважды. Ни глубины, ни целеустремлённости, ни духовных знаний. Просто бултыхался по жизни. Тот, кем

я был в двадцать лет, никогда не попал бы в подобный дом, никогда бы не понял, чем мы тут занимаемся, даже в самом широком смысле. Ты намного более развита и пробуждена, чем был я тогда. Но это не значит, что к тридцати годам ты полностью пробудишься, хотя, кто знает? Никто ничего не знает.

По-видимому, Сара поверила мне только наполовину.

– Это правда, – заверил я её. – Я совсем не был интересным почти до тридцати лет. А до этого… ты даже знать не захочешь.

Теперь она улыбалась, немного расслабившись. Она была немного шокирована тем, что тот, кого она слишком высоко вознесла, на самом деле не был столь уж безупречным.

– У тебя впереди много лет этого духовного приключения, может быть, много жизней. Старайся делать каждый раз один шаг. Даже просто взгляд на два шага вперёд может быть сильно пугающим, понимаешь, что я имею в виду? Дыши глубже, пей больше воды, чаще медитируй. Не воспринимай всё слишком серьёзно. Ты не пытаешься вылезти из ада в рай, ты просто получаешь телесный опыт. Это просто жизнь, здесь нет ничего плохого, и когда она закончится, ты умрёшь – легко, как падает отпиленный чурбан.

Сара уже слышала это от меня, но я не был удивлён, что она по-прежнему верила в то, что она находится не в том месте, и что ей необходимо попасть в более подходящее место. Легко говорить, что нет никакой спешки, нет победителей и побеждённых, но совсем другое дело действительно понять это. Этот вопрос – один из айсбергов, и в то время, как он кажется довольно маленьким и лёгким сверху, под поверхностью прячется огромная масса затвердевших обструкций. Не думаю, что выслушивание моих разглагольствований может растопить чей-то айсберг, но, как я говорил в самом начале, моя роль – сидеть здесь и говорить о том, что я знаю, а не заботиться о последствиях. Возможно, я сею семена; возможно, я устанавливаю распорядок для более позднего выполнения; или может быть, я просто болтаю в пустыне, кто знает? Никто ничего не знает.

– Тебе что-нибудь понятно? – спросил я её.

– Да, вроде, – ответила она. – Мне кажется, что я… не знаю… как будто что-то не так со мной, что я должна продолжать, не знаю…

– Бороться.

– Да, что всё не достаточно хорошо, что я должна стать этим… должна абсолютно вычистить себя, а до тех пор, я… как будто я не…

– Не достойна?

Она вздохнула.

– Да, наверное.

– Будто ты посторонняя? Не такая, как все? Неправильная?

Она заметно отреагировала. Неправильная.

– Значит, ты чувствуешь, что ты какая-то неправильная? Как будто ты нереальна? Не такая, как другие люди? Ты, наверно, всё время чувствуешь себя не в своей тарелке, никуда не вписываешься, так? Ты всегда чувствуешь, как будто всегда смотришь на всё со стороны?

Она кивнула, тихонько всхлипнув.

– И теперь ты чувствуешь себя здесь не в своей тарелке, потому что все на месте, а ты – нет, и ты хочешь уйти?

Что-то освободилось в ней.

– Вся моя жизнь вот так, – сказала она, шмыгая сквозь слёзы. – Я всегда везде посторонняя. Я никогда нигде не вписываюсь, – рыдания усилились. – Все остальные вписываются… я никогда… я не как обычные люди… я не знаю, что делать…

Я дал ей выплакаться минуту-другую, чтобы стало легче. До того, не было смысла что-то говорить. Я не часто вникаю в личные проблемы, как получилось

в этот раз, но какого чёрта? Мне действительно не всё равно её проблема.

– Здрово, – сказал я, после того, как она немного успокоилась. – Отлично.

– А? – спросила она. – Что здрово? Почему?

– В действительности, по двум причинам.

– По каким?

– В каждом человеке полным-полно дерьма, Сара, – сказал я и дал словам улечься, прежде чем продолжить. – Я не имел в виду ничего плохого, несмотря на прозвучавшее слово.

Она хихикнула.

– Я просто хочу сказать, что в этом всё дело, это встроено в нас. Никакой альтернативы – во всех полно дерьма. Под этим словом я имею в виду ложность – ложные верования, ложные восприятия, и основанная на них ложная личность. Как когда ты спишь и видишь сны, твои сны полны того, что твоё бодрствующее сознание назвало бы ложным, верно? Нереальным? Когда ты просыпаешься, ты видишь их как абсурдные выдумки, и удивляешься, как ты могла верить в их реальность, пока они происходили, верно?

– Да, наверно.

– Вот, и просветление это не больше, чем пробуждение ото сна. Ты, я, здесь, сейчас, всё кажется очень реальным и основательным, не так ли? Настолько, что даже вопрос об этом кажется абсурдным, верно?

Она согласилась.

– Но разве во сне происходит не то же самое? Разве сон не убедителен, когда ты находишься в нём?

– Да, сказала она.

– Это и есть иллюзия. То же самое. Всё это сон. Вопрос в том, кто спит, и как проснуться? Как стать реальным? Именно к этому сводится всё просветление – пробудиться и увидеть, что на самом деле истинно, делать то, что необходимо, чтобы постепенно становиться менее спящим. Мы должны драться, выцарапывать и прогрызать себе дорогу к пробуждению. В том же смысле, если ты хочешь стать более истинным, единственный способ сделать это – стать менее ложным, меньше полным дерьма. Если ты хочешь стать меньше полным дерьма, единственный способ сделать это – идти внутрь себя с фонарём проницательности, обнаружить дерьмо и осветить его. Освещение уничтожает дерьмо. Ложь исчезает, когда ты действительно смотришь на неё, потому что она никогда не имела реальной сути, она была выдумана. Вот чем ты и занимаешься прямо сейчас – смело направляешь луч света внутрь, копаешь всё глубже – и это здорово. Именно так айсберги растапливаются в океане.

Возле костра кто-то играл горящими ветками, и это напомнило мне сцену из адаптации "Махабхараты" Питера Брука и Жана-Клода Карьера. Танцуя с горящими шестами, Кришна говорил с Арджуной, который не мог оценить безграничности той битвы, в которую они ввязались. Чтобы спасти Арджуну, Кришна принёс в жертву своего могучего и любимого друга, важность чего Арджуна не мог постичь. "Да, – говорил Кришна, – Гатоткача спас тебя. Чтобы сохранить тебе жизнь, я послал его на смерть. Сегодня я дышу с радостью. Я был рождён, чтобы истреблять разрушителей, и я стал твоим другом из любви к миру."

– А какая вторая причина? – спросила Сара.

– А?

– Вы сказали, здрово по двум причинам.

– Ах, потому что я точно знаю, о чём ты говоришь, потому что я сам был таким же, и скажу тебе, чего я хотел бы, когда чувствовал себя сконфуженным и отчуждённым. Я хотел бы, чтоб кто-нибудь сказал мне, что со мной всё в порядке, и что я не должен пытаться что-то исправить, что надо перестать пытаться вставить квадратную затычку в круглую дырку. Я бы хотел, чтобы мне кто-нибудь сказал, что я не похож на остальных не потому, что я дефективный, но потому, что я предназначен для других вещей. Быть непохожим может быть похожим на проклятье, но важно то, что это также и благословение. Я бы хотел, чтоб кто-то сказал мне, что надо перестать пытаться исправить проклятье, и начать уделять внимание благословению. Тебе это понятно?