Дуновение смерти
Шрифт:
— Ничего подобного, — внезапно вспылил Брейд. — Просто я в таких делах не разбираюсь. Я не сыщик, вот и все.
Доэни кивнул:
— Точно, само по себе ничего особенного. Но ведь как взглянуть! Конечно, вы были взволнованы, не в себе и все такое, но хватило же у вас соображения попросить обратно ключ Ральфа от лаборатории. Верно?
— Верно.
— Так, ну а с чего вы вдруг о нем вспомнили? Вы же могли позвонить назавтра нам, или зайти за ним в полицию, или просто оставить его нам — у вас наверняка есть свой ключ. Зачем же он вам понадобился?
Брейд был в ярости:
— Просто вспомнил. Не могу
Доэни поднял пухлую руку:
— Ясно, ясно. Может, так и было. Я не спорю. И все же я тогда подумал: что если тут есть и другое объяснение? Знаете, мое дело такое — вечно подыскивать разные объяснения. Я подумал, а вдруг вы почему-то хотите, чтобы без вас в лабораторию никто не мог попасть? Может, потому вы и добиваетесь, чтобы ключ не остался в полиции?
Столбик пепла на сигаре удлинился. Доэни осторожно стряхнул его в пепельницу.
— Я только так прикинул.
Брейд почувствовал, что напрасно не позавтракал днем. От запаха сигары и пустоты в желудке ему становилось нехорошо и мысли притуплялись. Он сказал:
— Уверяю вас, подобных побуждений у меня не было.
— А я, проф, все-таки решил проверить. И вот я тогда не сразу убрался, а еще поболтался вокруг университета. В этом окне зажегся свет, и его не гасили довольно долго. А вы ушли только через пару часов после меня. Ну раз так, я попросил ребят принести мне сюда парнишкин ключ, вернулся в лабораторию, и оказалось, вы здесь поработали. Я увидел на столе пробирки и склянки, которых раньше не было, да еще какие-то маленькие баночки с порошками.
Брейд с трудом откашлялся.
— Тогда я вызвал нашего химика, — продолжал Доэни. — Знаете, проф, у нас в полиции тоже есть химики. Он все осмотрел и решил, что, похоже, вы брали пробу на цианид. Он захватил к нам в лабораторию одну из ваших баночек и сказал, что в ней ацетат. Так вот, теперь скажите, профессор, что вы делали в лаборатории?
Выхода не было. Спокойно, ровным голосом Брейд рассказал Доэни, чем он занимался в четверг, рассказал про колбу с цианидом, про ее близнецов — колбы с ацетатом — и про метод работы Ральфа.
— И все это вы от нас скрыли? — спросил Доэни.
— К сожалению.
— Побоялись впутываться в дело об убийстве?
— Если вы имеете в виду, что я боялся оказаться заподозренным в убийстве, — да, боялся.
— Ну так вы себе только напортили. Теперь ваше поведение покажется еще подозрительнее.
— Почему? — с горячностью спросил Брейд. — Ведь будь я убийцей, мне не к чему было бы проверять колбы. Я бы и так все знал.
— Но если вы не убийца, зачем вам понадобилось скрытничать? Вот что насторожит присяжных. Понимаете, раз вы с самого начала что-то утаили, они и насчет того, зачем вы оставались в лаборатории, начнут сомневаться. Может, вы говорите правду, а может и нет.
— Могу поклясться.
— Приберегите свои клятвы для присяжных, если дело дойдет до суда. — Он снова стряхнул пепел и сказал: — Вся штука в том, что вы-то сразу заподозрили здесь убийство.
— Убийство или самоубийство.
— Самоубийство?
— Вы же сами говорили, что это возможно. Во всяком случае, до меня дошли слухи, что вы расспрашивали на факультете, какое у Ральфа было настроение
— Интересно, кто это вам сказал?
— Какая разница?
— Да никакой. Просто хотел узнать, не скажете ли, кто. Конечно, я расспрашивал, всегда предполагаешь любую возможность. Но самому мне в это не верится. Самоубийцы обычно оставляют записку.
— Ну, закона такого нет.
— Факт, но обычно пишут. Понимаете, ведь самоубийце, как правило, жаль себя. Он рассуждает так — вот он умрет и отравит настроение всем, кто ему при жизни досаждал. Те начнут думать, как бы они теперь себя вели, останься он жив. Такие мысли вроде как бы поддерживают в нем запал, пока он готовится отправиться на тот свет. Ему, понимаете, приятно, что он всем насолит. И между прочим, самоубийца всегда оставляет записку именно тем, кому будет поганее всего — жене или матери. Если же самоубийца не оставляет записки, значит он уверен, что все, кто нужно, пострадают и без его указаний. Но самоубийцы редко пускают дело на самотек. Лично я ни разу не сталкивался с самоубийством без записки или каких-нибудь других следов. Что же касается вашего парнишки, так тут не только нет записки, но если он и впрямь покончил собой, то, видать, немало приложил сил, чтобы его самоубийство выглядело как несчастный случай. Вы согласны, проф?
Брейд охотно согласился:
— Конечно.
— Некоторые самоубийцы так делают. Например, ради страховки. Но ведь парень не был застрахован. Или ради семьи, чтоб на нее не пало пятно из-за религиозных соображений. Но ведь у вашего ученика одна мать, и ни он, ни она с церковью не слишком считались. Я по всякому пытался это объяснить — ничего не выходит. Никакого расчета ему не было представлять самоубийство несчастным случаем. А постараться, чтобы убийство казалось несчастным случаем, у кого-то был прямой расчет. Вот кто-то и подменил ему колбу.
— Но кто? — спросил Врейд.
— Откуда я знаю? — ответил Доэни. — Может и вы.
— Но у меня не было для этого никакого повода. — Мозг Брейда работал как под наркозом, он мог рассуждать об убийстве, не испытывая никакого волнения.
— Как сказать, возможно и был. Пока я тут болтался, я кое-что разузнал. Во-первых, говорят, вы здесь на факультете не слишком прочно держитесь. Во-вторых, этот парнишка, Ральф, не слишком с вами ладил. А если ваш собственный ученик распускает слух, что вы не ахти какой руководитель, когда ваше положение и без того неустойчиво, вот вам и повод. Почему бы не позаботиться, чтобы он утихомирился, и притом навсегда.
Брейд слушал его с отвращением. Эти доводы были так нелепы, что даже оспаривать их не стоило.
— Все это так, мистер Доэни, — сказал он, — но сейчас я сделал одно открытие, после которого логичнее всего предположить, что Ральф покончил с собой, причем у него были все основания выдать самоубийство за несчастный случай.
— Вот как? Ну расскажите. — Казалось, на Доэни его слова не произвели впечатления.
— Непременно. — Брейд с грустью посмотрел на тетради Ральфа. — Ральф Нейфилд работал над одной идеей и пытался доказать ее своими опытами. Если б он сумел подтвердить свою теорию, он приобрел бы известность в науке и, вероятно, получил бы хорошее назначение. Если б его теория не подтвердилась, вряд ли он добился бы степени. Понимаете?