Дурак умер, да здравствует дурак!

Уэстлейк Дональд Эдвин

— Не следили? И как ты терпишь такое пренебрежение к себе?

— Вы хотите услышать, что случилось, или предпочитаете сыпать театральными колкостями? — спросил я.

— А ты довольно нахален для хиляка весом в полцентнера, — рассудила Герти. — Что ж, и то неплохо. Пошли на кухню, я собираю ужин.

Квартирка эта на Западной сто двенадцатой улице, в квартале от собора Святого Иоанна, была гораздо теснее и проще, чем жилище Карен, и разительно отличалась от моего собственного опрятного логова на Девятнадцатой

улице, но я тотчас почувствовал себя тут как дома и вскоре уже сидел за кухонным столом, взгромоздив на него локти, прихлебывая кофе из белой кружки и рассказывая Герти обо всем, что случилось со мной с тех пор, как в субботу вечером я усадил ее в такси.

Когда я дошел в моем повествовании до глухого мужского голоса, Герти забыла о сырной подливке, которую готовила, и спросила:

— Как они тебя нашли?

— Не знаю. Но этот звонок привел меня в ужас. Надо было как можно скорее найти какое-нибудь другое место. Домой я вернуться не мог, потому что они наверняка наблюдали за квартирой. Звонить в полицию не было времени, поскольку я не знал, как близко подобрались ко мне эти люди. Может, они звонили из аптеки на углу.

— И посему ты связался со старой подружкой Герти.

— Я вспомнил, что у меня в бумажнике есть ваш номер, позвонил, вы сказали: приходи, и вот я, тут как тут.

— Тут как тут, — кивнув, повторила Герти. — Малыш, у тебя выдалась суматошная неделя. И что же дальше?

— Позвоню Райли, — ответил я.

— Ты уверен, что это правильно?

— А почему нет? — спросил я, вытаращив глаза.

— Потому что мы еще не знаем, как они тебя разыскали. До субботы ты даже не слыхал об этой девке Смит. Так откуда им стало известно, что ты у нее?

Я поморщился, когда она назвала Карен девкой, но тем не менее оценил важность ее вопроса.

— Райли? — предположил я. — Нет, только не Райли.

— А почему не Райли? Он что, ненавидит деньги?

— Райли — мой друг, — заявил я.

— Милый мой, — сказала Герти, — дядя Мэтт очень любил одну верную присказку: имея полмиллиона долларов, человек не может позволить себе иметь еще и друзей. Деньги меняют все — вот тебе мое мудрое изречение.

— Райли не мог так поступить, — возразил я.

— Рада слышать. Как же тогда они тебя нашли?

— Не знаю. Может, через ваших дружков Стива и Ральфа.

Герти рассудительно кивнула.

— Возможно. Никогда не считала этих двоих святыми.

Я почувствовал леденящий холод в затылке.

— По сути дела, вы говорите, что я не могу доверять никому на свете.

— Ты неплохо управляешься со словами, милый.

— Значит, вы считаете, я не должен звонить Райли или еще кому-нибудь и сообщать, что я здесь?

— Нет, если не хочешь, чтобы кто-нибудь опять позвонил тебе. Или явился во плоти. А уж этого не хочу я, поверь мне, миленький. Только не сюда. Мой домовладелец очень

недолюбливает деятелей индустрии развлечений.

— Что же мне тогда делать?

— Пересидеть бурю здесь, — ответила она. — Я без труда раздобуду где-нибудь раскладушку.

— Как это пересидеть? Когда же я буду в безопасности?

— Как только поймают убийцу дяди Мэтта. Готова спорить, что все дело в нем.

— А если его никогда не поймают?

— Поймают. Он действует и снует по округе. Если парень не может угомониться, он непременно попадется.

— Надеюсь, вы правы, — сказал я.

— Разумеется, права.

Но она меня не убедила. Я никак не мог на что-то решиться. С одной стороны, я чувствовал, что должен позвонить Райли (или Стиву и Ральфу) и рассказать, что случилось и где я теперь. Ведь если полиция не будет ничего знать, то не сумеет мне помочь. С другой стороны, неизвестно, как убийца пронюхал о моем местонахождении. И, вполне возможно, Герти была права, когда сказала, что теперь, когда я стал обладателем сотен тысяч долларов, мне больше нельзя доверять ни одной живой душе.

Я еще ничего толком не соображал, разум мой по-прежнему пребывал в смятении. Поэтому я сменил тему и попросил Герти рассказать мне про дядюшку Мэтта. Она согласилась более чем охотно. В ее весьма красочном изложении он предстал передо мной веселым жизнерадостным плутом, лукавой и хитрой, но отнюдь не подлой бестией, бодреньким, сметливым и изворотливым мошенником с колодой карт в одной руке и стопой акций урановых рудников — в другой, любителем выпить, но не пропойцей, бесшабашным транжирой и кутилой, наделенным чувством ответственности и здравым смыслом примерно в той же степени, в какой эти ценные свойства присущи полевому цветку.

— Он нажился в Бразилии, — объясняла мне Герти. — На пару с профессором Килроем. Мэтт не любил говорить о том, каким образом они сколотили состояние, но я была знакома с ним еще до его отъезда на юг и знаю, что у Мэтта никогда прежде не было столько капусты. Думаю, он обобрал парочку подпольных миллионеров, магнатов с Уолл-стрит, которые проворовались и смылись в Бразилию, когда их припекло. А вернулся Мэтт уже больным, зная, что со дня на день может помереть. Он, можно сказать, ушел на покой. Правда, иногда подрабатывал советником в ГПП, но скорее забавы ради.

— Что он делал? Где?

— Давал советы, — ответила Герти.

— Нет-нет, второе слово. ГПП.

— Ах, это? ГПП значит Граждане против преступности. Ты о них слышал.

— Слышал?

— Одна из этих шаек реформаторов, — презрительно процедила Герти. Про них то и дело пишут в газетах.

— Я поначалу не врубился, — объяснил я. — Как вы сказали?

— Г-П-П.

— Ага, теперь понятно.

— Схватываешь на лету, — не слишком убедительно похвалила меня Герти.