Дурень. Книга четвёртая. Ветер
Шрифт:
– На вид не скажешь. Маленькие все.
– Вот и хорошо, противник тоже недооценит. А потом поздно будет. Ах, последнее, чуть не забыл. На корабле без рукоприкладства, за нарушение дисциплины карцер, с питанием водой кипячёной и маленьким кусочком сухаря. И палубу драить или какую другую тяжёлую работу работать. Но не бить. Ну, вам калмыки и не дадут, руки сломают. Всех офицеров и унтеров предупредите. И ещё одно забыл. Вам в Кронштадт привезут в бочках средство от цинги. С инструкцией. Пока пользуйтесь лимонами, их на корабле с избытком. В той же инструкции будет указание, как изготовить это средство в форте Росс или любом
– Не может быть! – аж вскочил фон Кох.
– Проверите. Только не замочите. Прощайте, Владимир Фёдорович. Семь футов вам под килем.
Глава 3
Начитавшись в газетах и журналах про волшебный город Лебедянь, Сашка сойдя на пристань с кораблика, на котором он вместе с хромоногим Колькой плыл домой, был и действительно поражён.
На самом деле калмыка Кольку, которому повредили ногу на футбольном матче с матросами «Аретузы», зовут прикольно, как кофе по-украински – Кава, что переводится как «низкорослый». Такой и есть, до плеча всего князю Болоховскому. Кольку решил Сашка в этот раз не отправлять в плавание. Не сильно, наверное, способствует срастанию костей шторм, скажем. Будут формироваться команды для двух следующих фрегатов, туда, подучив молодёжь и выздоровев, Колька и отправится. Нога у того пока к шине приторочена и ходит он, опираясь на костыль, но тут поговорка: «время лечит» точно сработает. Срастётся. Зато спецназовцев на следующие корабли «ветеран» чуть лучше подготовит, чем его готовили. Опыт не пропьёшь.
Так про Лебедянь. На пристани было так многолюдно и столько корабликов и барж разных стояло, что Сашке казалось, что он в мифические Нью-Васюки попал. Как же – ярмарка всемирная, а там ещё и малые олимпийские игры завтра начнутся. Прямо на пристани плакат был на тумбе, что послезавтра на ипподроме скачки, а потом соревнования для лошадей тяжеловозов.
В афишу ткнул носом князя, вертящего головой на все триста шестьдесят градусов, Колька. И ткнул весомо и осуждающе.
– Гляньте, Александр Сергеевич. Соревнование среди тяжеловозов. А мы тогда почему сюда своих не присылаем? Что у нас будёновцы хуже их лошадей?! – взгляд при этом не осуждающий уж прямо, мол, какого хрена, а вопросительно-удивительно-обиженный. Мол, какого хрена! Ну хрен тот же, только чуть пожиже. Не заросли неубиваемые, а так, куст.
– Хм. Не знал. Я про скачки и ярмарку в газетах читал, но думал, что нам до этого дела нет. Мы ведь выводим не рысаков. А тут вона чё! – Сашка прочитал всю афишу, и что там, и как будут тяжеловозы соревноваться, не нашёл. Ну, сами увидят. Теперь,
– Эх, не успеть. Через два дня уже соревнование. На следующие обязательно нужно Борьку послать. Он тут всех победит, – кинул ещё хреновины в Сашку Колька.
Борька – это на самом деле жеребец будёновской породы «Богатырь». Но нрав у огромного вороного жеребца покладистый, не кусается, не артачится, когда его запрягают, так постепенно в Борьку и трансформировался. При этом 195 сантиметров в холке и грудь колесом, и рожа кирпичом, и круп тазиком.
– Может, они тренируют своих тяжеловозов? – Вот тут Кох точно специалистом не был, но ведь рысаков точно тренируют.
– Мы пойдём на эти соревнования, вашество? – дёрнул его за рукав Колька. Сашка завис, он смотрел как с баржи метрах в пятидесяти по сходням сводили скаковых лошадей. Красавцы.
– Конечно. Для того сюда и добирались. Давай бричку сначала найдём и попытаемся на ночь устроиться.
По мере продвижения по городу первое впечатление от Лебедяни портилось и к тому моменту, как извозчик подъехал к центру городка, Нью-Васюки превратились и в голове у Виктора Германовича, и в Реале, в деревню «Гадюкино». Незамощённые даже в центре дороги были, видимо после прошедших недавно дождей, все в лужах-озёрах и колеях. При этом, наверное, ведь к ярмарке городничий и всякие «уважаемые» люди готовились, кое-где виднелись заплатки на дорогах. Не повезло просто с дождями.
Только это всё отговорки, у Сашки во всех сёлах и при самом дождливом дожде дороги в озёра не превращаются, кто мешает центр этой дороги сделать чуть повыше, чтобы вода стекала к краю, где народ прокопал канавы водоотводные. Римляне же делали, значит, это секретом не является.
Остановились они около самой, по мнению извозчика, хорошей гостиницы, Сашка вышел на брошенную широкую доску, что вела к двери двухэтажного длинного здания от проезжей части. Доска была хлипкая и качалась, прямо испытание для дам, скажем, с длинными платьями. Извозчика Сашка не отпустил, что-то ему в ухо нашёптывало, что во время ярмарки места в гостиницах и всяких постоялых дворах могут быть все раскуплены. Аншлаг. Любители скачек и вообще лошадей приехали заранее.
Начерпав воды в туфли, Сашка добрался до швейцара в роскошной для деревни затопленной ливрее и узнал, что всё нормально, мест нет. Пришлось, снова набрав в башмаки воды, чапать назад. Нужен был ход конём.
– А скажи, любезный, кто проводит скачки эти? Не общество скаковое это, а человек, кто там главный?
– Так это всем у нас известно – помещик Павел Николаевич Мяснов. Он…
– Подожди, любезный, у него дом в Лебедяне есть? – патриот Лебедяни попался.
– Как не быть-то. Тута недалече…
– Вот, туда и вези.
Доехали. Здесь от проезжей дороги шла засыпанная щебёнкой дорожка, ну хотя мокрее ноги уже не станут. Сашка дошёл до больших, явно из дуба сделанных, ворот и позвонил в колокольчик, дёрнув за верёвочку. Слуга, открывший калитку, был без ливреи, чего-то если и не домотканое, то очень дешёвое на нём болталось. И был он негром преклонных годов. Чудеса прямо.
– Что там, Филипп? – послышалось из-за спины персонажа.
– Баре тут, вашество! – без всякого акцента возопил товарищ, не поворачиваясь. На Сашку сивухой прянуло от крика этого.