Дурилка. Записки зятя главраввина
Шрифт:
По какой причине столь удивительного ума люди тяготели именно к Гилее?
Может, из-за каких-то особенностей этих мест? Скажем, из-за специфики жизни среди лесов и болот?
В самом деле, на поросших лесом берегах тихих озер ни одно место не похоже на другое, поэтому, чтобы выжить, необходимо напрягать, в сущности, все умственные силы и притом постоянно. (Обжигающая жесткость северной природы вынуждает поселившихся там уважать Её Величество Действительность, постигать её, в то время как тому же землепашцу из Южной Скифии, чтобы выжить самому и продолжать свой род, напротив, достаточно совсем иного. Ему достаточно всего лишь следовать мозговому фантому (оно вполне может быть простым внушением от поработителя), то есть, набычившись за плугом, «упереться»
Или гилеяне таковы из-за отрезвляющего воздействия лютых морозов?
Или из-за какого-то непознанного излучения земли?
А может, эти люди в те далекие времена собирались в Гилею с разных земель веками?.. В наше время, по прошествии стольких веков и тысячелетий, об истинной причине стародавней особенности гилеян можно только гадать, но как бы то ни было, из века в век по меньшей мере отдельные жители Гилеи-Гипербореи подтверждали свою исключительность — понятно, различимую только теми немногими, кому доступны хотя бы начатки мудрости.
Что не менялось долгими столетиями, не может измениться — без исключительных на то причин — и в тысячелетиях.
К счастью, в том, что Россия — преемница Гилей можно убедиться и косвенно. Скажем, уже почти слившаяся в единую иерархию планетарная чернь (всегда и везде с мудрецами не просто не совместимая, но им противоположная) жителей Гилеи должна ненавидеть — по тем же духовно-психологическим механизмам, что ненавидели и Христа.
Важная деталь: прежде чем духовной черни было позволено Его распять, она, в лице «уполномоченных» ею предводителей (главраввината, предков моего тестя), старалась Его оболгать (попытаться внушить о Нём фантомные представления). И легко и свободно сманипулировала толпой суверенитистов.
Скажите, а вы никогда не задумывались о глубинных и потому истинных причинах ненависти мировой толпы к России, ненависти, вне феномена непримиримости двух видов духа явно не объяснимой?
Чернь везде и во все времена не меняется — она, как ни печально, представлена всеми без исключения сословиями и социальными группами: военными, прислугой иной специализации, включая и «выборных» политиков (плоть от плоти фанатизированной части выборщиков), лавочниками зажиточными и не очень, гильдиями артистов (одурачивающих чернь), ордами писателей-суверенитистов и так далее…
Итак, о глубинных причинах странной ненависти к России вы не задумывались? То-то и оно! Неровности каменных ступеней древних театров до сих пор не менее осязаемы, чем днепровские пороги…
Итак, первенство в познании сокрытых просторов теории стаи и выводов из неё, важных для практической жизни, закономерно должно быть за Россией. Путь к постижению теории стаи может быть и извилист — скажем, через этап познания альковных и прочих тайн главраввината.
Мой тесть меня не любил.
Может быть, и ненавидел.
Он был сыном главраввина довоенной Белоруссии, в подчинении которого было никак не меньше полумиллиона евреев, при немецкой оккупации умер ли он сам или был немцами уничтожен — неизвестно. Но что известно достоверно, единственного сына он отправил в Москву вовремя — в те несколько часов до прихода немцев, в которые смогли сориентироваться, понятно, не все.
Нет, мой тесть не пытался набить мне морду — я был крупнее раза в два, к тому же, хотя из-за травмы колена с борцовского ковра вынужден был уйти уже давно, возможности физически «нагрузиться», когда таковая подворачивалась, скажем, на лесоповале или при разгрузке вагонов, никогда не упускал.
Неприязнь тестя проявлялась в том, что даже когда я женился на его дочери, он мне помогать по сути отказывался — в научном отношении мы работали в смежных областях, даже в одном институтском корпусе, и помочь мне ему ничего не стоило. Тем более в закулисных игрищах — кто не знает,
Он помогал, и даже охотно, — но только любому еврею, которому случалось оказаться рядом, причем среди них я застал двух таких типов, что даже у обычных евреев (семитистов) они вызвали бы острейшие приступы антисемитизма. Так вот этим омерзительным типам он помогал, а мне, зятю и отцу его первой внучки, квазисыну (по законам психологии дочь в мужья выбирает отца, во всяком случае по одному из многих параметров отождествления), — нет.
Из своей лаборатории тесть вообще устроил форменную синагогу — и никто ему и слова не смел сказать. Напоминаю, рассказываю я не про демократический, а про советский период.
Что бы нам ни вдалбливали нынешние «иудо-внутреннические» средства массовой информации, жизненный опыт каждого россиянина-горожанина говорит: привилегированное положение в обществе евреи заняли не в постсоветское время (просто при демократии всё это приняло откровенно «отвязные» формы и никакая пропаганда прикрыть этого уже не в состоянии), а гораздо раньше. При советской власти они тоже не стеснялись и свои похоти не сообразовывали даже с Уголовным кодексом. И в Советское время тоже представителя любого народа могли начать преследовать за малейшие проявления национализма и расизма — любого, но не еврея. Только за ними была закреплена привилегия вытворять что хотят — и уголовного преследования не опасаться.
В те годы, по молодости (умению судить только по себе), я не понимал, как это можно: не помочь человеку, если он просит о помощи и оказать ее ровным счетом ничего не стоит. (Тесть мой был ведущим специалистом Института и парторгом — чего бы ни пожелал, всё на цирлах бежало исполнять. Вернее, как я сейчас понимаю, он, как представитель правящего рода, соответственно, унаследовавший забытые другими народами принципы теории стаи (первой и второй ступеней), сначала мог добиться исполнения всего, чего ни пожелает, а уж потом, как следствие, окружающие не могли сопротивляться идущему, казалось бы, изнутри голосу, диктовавшему, что он — ведущий специалист Института и только он достоин принять сан парторга Института — как о них тогда писали на стенах, «ума, чести и совести нашей эпохи».)
Это странное нежелание помочь мне хоть чутьчуть тогда в мой ум просто не вмещалось. Теперь, правда, разобравшись в принципе родовой памяти и осмыслив феномен протекающего в веках расслоения народов по духовно-психологическому принципу, уже понимаю: если мы в чём периферийном с ним и совпадаем (видимо, не только знаком Зодиака), то отличаемся в главном — он из лаборатории строил синагогу, а мне нет ничего дороже метанации (национальность не важна). Я себя с ней отождествляю, а он — нет.
Впрочем, это отступление. А сейчас важно только то, что в отличие от окружающих теорией стаи мой тесть владел (принял по наследству), пусть лишь в объёме первой и второй ступени. При достаточном уровне подавляющих способностей (силе некрополя) этого объёма знаний, конечно, вполне достаточно, чтобы в иерархическом обществе добиваться всего — он всего и добился. Ведь он занимал самое сладкое место — для той эпохи, — о котором сколь-нибудь мыслящий человек мог только мечтать.
Итак, мой тесть меня не любил — естественно, типично по-еврейски доброжелательно улыбаясь в глаза, — и избегал не только меня, но, главное, содержательных со мной разговоров.
А я, напротив, старался залезть к нему «в подкорку». Я, как бы молод (16-24 года) и, соответственно, глуп ни был, всё-таки не мог не заметить, что он обладал неким знанием, совершенно отличным от того, которым по жизни руководствовались рядовые научные работники (в те годы я ни с кем кроме как с научными работниками не общался). Я старался оказаться в его обществе и порой мне удавалось его «прижать» — скажем, на балконе или ещё где во время чьего-нибудь дня рождения.