Дурманящий ветер-афганец
Шрифт:
Таджик, хитро прищурившись, проговорил:
— А не кажется вам, майор, что моя доля значительно увеличилась после того, как я стал свидетелем вашего разговора по рации с неизвестным абонентом? И разговор довольно странный, который, несомненно, заинтересует подполковника Беляева. Я думаю, уже завтра у него к вам будет много вопросов, и как бы все это не отразилось на здоровье вашей жены. Безжалостные охранники начальника отряда вполне могут использовать ее как средство развязывания языка
Майор внимательно посмотрел на прапорщика. Да, выходит, тот слышал его разговор с полковником спецназа, и последний принял единственно верное решение по Селдымурадову. Этой продажной мрази не место на земле! Но спросил, стараясь сохранять спокойствие, хотя в голосе майора зазвенели угрожающие нотки:
— Ты, Абдуламон, решил шантажировать меня? А не подумал о том, что я мог разговаривать именно с Беляевым или с тем человеком, который стоит выше подполковника в нашем общем деле? Не подумал о том, что играть со мной в такие игры смертельно опасно?
Таджик приложил руки к груди:
— Ради всего святого, майор! Если вы говорите правду, я буду только рад и с готовностью отдам половину причитающегося мне гонорара за то, что посмел так плохо подумать о вас, человеке, без малейшего преувеличения, достойном! Клянусь мамой, я так и сделаю! Нам остается дождаться приезда Беляева, и все встанет на свои места.
Соколов посмотрел на часы.
Надо было продержать прапорщика на улице еще десять, а для перестраховки пятнадцать минут. Поэтому он спросил:
— Скажи, Абдуламон, а если бы я сейчас отказался от только что сказанных слов и твои подозрения подтвердились, ты завтра сдал бы меня Беляеву?
Таджик, вновь хитро сощурив глазки, ответил:
— Зачем? Мы же с вами один хлеб кушали! Но… вы сами понимаете, молчание в данной ситуации стоит дорого. И я бы вполне удовлетворился определенной суммой, чтобы сделать вид, будто ничего не произошло. Но что об этом говорить, если вы ничего такого не совершали?
Майор не обратил внимания на последнюю реплику подчиненного:
— Интересно, и сколько бы ты запросил за молчание?
Абдуламон ответил не раздумывая:
— Во-первых, весь гонорар от сегодняшней работы, во-вторых, откупную в сто штук, чтобы бросить службу и свалить отсюда. Ведь вы же не простили бы шантажа и не упустили бы шанса завалить меня? Разве я не прав?
Майор рассмеялся, и это вышло у него настолько искренне, что немного смутило таджика.
— Ладно, Абдуламон, давай закончим этот пустой базар, покурим спокойно и пойдем ко мне, я отдам тебе твои пять штук «зеленых».
— Но разговор шел о десяти тысячах долларов!
— Так от пяти ты уже, по сути, сам отказался. Ибо завтра мои слова подтвердятся.
Лицо прапорщика помрачнело. Он пробурчал:
— Что будет завтра, один Аллах знает, а сегодня я предпочел бы получить всю свою долю.
— Хорошо, хорошо! Да и не возьму я с тебя ничего! Завтра вечером отвезешь меня к Наде, возьмешь ящик шампанского, и будем в расчете.
Выбрасывая сигарету, майор мельком взглянул на часы: 21.40. Можно возвращаться в жилой отсек.
— Идем, Абдуламон, рассчитаю тебя по совести!
Соколов развернулся и пошел в сторону казармы.
Таджик, явно обескураженный поведением командира, поплелся следом. Прямо в холодные объятия смерти!
Они вошли в здание. Дневальный подал команду «Смирно!» и тут же: «Застава, строиться на вечернюю поверку!»
Из солдатских отсеков вывалила толпа военнослужащих. Вышли из своего отсека и два прапорщика.
Майор с Селдымурадовым прошли мимо стремившихся на выход пограничников, вошли в комнату начальника заставы.
И тут же прапорщик попал в жесткий шейный захват человека в черном комбинезоне и такой же черной маске. От удушья таджик широко раскрыл рот, пытаясь вдохнуть воздуха, второй «профи» спецназа бросил ему в рот «черную таблетку», представляющую собой в действительности маленький желтый шарик. После чего, развернув таджика, первый «спец» вытолкнул оборотня в коридор.
Сам же, подав сигнал напарнику, быстро выскользнул в открытое окно.
Майор выглянул наружу и увидел, как две черные, почти незаметные на темном фоне скалы фигуры спецназовцев на тонких тросах быстро поднимаются вверх. Соколов закрыл окно и ставни, закурил, ожидая, что последует дальше, в коридоре казармы.
А там к стоящему спиной к тумбочке и смотрящему на улицу, где шла поверка, дневальному, прижимая руку к левой стороне груди, качаясь, шел прапорщик Абдуламон Селдымурадов.
Он сумел пройти отсек прапорщиков и прохрипеть:
— Дневальный!
Тот, услышав хрип сзади, обернулся.
И в это время, остановившись и сделав несколько рваных глубоких вдохов, таджик рухнул на пол.
Рядовой бросился к нему.
Прапорщик попытался что-то сказать, но полость его рта заполнила горькая пена, начавшая стекать с углов тонких губ Селдымурадова. Глаза затуманились и закатились, тело пробила предсмертная конвульсия.
Дневальный закричал:
— Товарищ майор! Товарищ майор!
Соколов вышел из комнаты, держа между пальцев наполовину искуренную сигарету. Увидев лежащего подчиненного, бросил окурок, кинулся к прапорщику.