Душа Ардейла
Шрифт:
Брамур решительно повернулся и двинулся в один из туннелей, не обращая внимания на сбивчивые заверения Барата в том, что он такого еще не видел, и ему хочется как можно ближе рассмотреть скульптуры.
Снова начались утомительные переходы по коридорам, улицам и улочкам столицы. Барат думал, что он за время пребывания в Курхан-Старотсе привык к большому количеству гномов. Он ошибался. Вот в Каргерте, действительно, было много всех представителей этого славного народа. Толпы на улицах просто физически давили на Барата. Ему, возвышавшемуся над всеми, постоянно казалось, что море голов колышется
Но Брамур уверенно двигался вперед, усиленно работая локтями и распихивая встречную толпу. Барат следовал за ним, совершенно не представляя куда.
Гран-гленд Мартрехт стоял памятником себе. Одной рукой он опирался на рукоять большого молота, а вторая покоилась на наплечнике полного доспеха, возвышающегося рядом с ним. С другой стороны доспех подпирали два гнома-подмастерья, чтобы этот долбаный доспех, так его и этак, не грохнулся в дорожную пыль.
Мартрехту эта процедура, повторяющаяся уже вторую неделю, до смерти надоела. А куда деваться? Надо запечатлеть в веках его гордый профиль. Это, знаете ли, указ короля. Удостоился на старости лет!
Король решил проявить заботу о выдающихся мастерах, видите ли. Кто-то, шибко умный, нашептал ему на ухо, что он, таким образом, поднимет свой авторитет.
Что думал об этом указе сам Мартрехт, состоит сплошь из непереводимых и непечатных слов, но вслух он этого, конечно же, не излагал. И вот так, каждый день, он вынужден стоять и потеть, а этот хлюпик — художник, из человеков, высовывая от старания язык, его тут изображает.
Мартрехт настолько осоловел в своей парадной одежде, что не заметил, как подошли двое любопытствующих. Один из них, черты лица которого показались гран-гленду знакомыми, вразвалку проковылял к художнику и стал рядом с ним. Оттопырив нижнюю губу, он несколько раз переводил взгляд с Мартрехта на полотно и обратно, сравнивая оригинал с изображением. Художнику, который попытался было протестовать — мол, мешают создавать шедевр, — Брамур, а это был именно он, буркнул несколько слов, после которых протесты мгновенно затихли.
"Что за нахал!" хотел было возмутиться Мартрехт, но узнал, наконец, своего бывшего ученика, выросшего в доброго мастера.
— Брамур! Тысячу раскаленных углей тебе за шиворот! Какими судьбами? — радостно взревел Мартрехт.
Радостно еще и потому, что можно было под благовидным предлогом оборвать это утомительное занятие — позирование.
— Здорово, учитель! — не менее радостно заревел в ответ Брамур. — А что это тут? Почему этот лохматый смотрит на тебя, а рисует другого?
— Как это другого? — заволновался Мартрехт. — Ты это кого, морда, рисуешь?
Мартрехт поспешно спустился с крыльца, направляясь к художнику, который, онемев от возмущения, уставился на Брамура.
Тот еще раз критически взглянул на работу:
— Хотя что-то похожее есть. Вот шлем на доспехе, к примеру.
— Неправда ваша! — вдруг завопил художник, срываясь на визг. — Что вы понимаете в искусстве? Я лучший художник двух городов!
— Я не понимаю в искусстве?! — оскорбился Брамур. — Ах ты, мазилка несчастный! Я, если хочешь знать, лучший в Курхан-Старотсе
— Подожди! — отстранил готового кинуться в драку гнома Мартрехт. — Дай я посмотрю. Так… Да нет, вроде ничего. Ты смотри, человек! Указ короля — это тебе не фунт гвоздей! Тут старание нужно и добросовестность.
— Ух, ты! — восторженно удивился Брамур. — Так это тебя по указу малюют. Уважаю!
— А то! — приосанился Мартрехт. — Я же тут самый крутой кузнец. Для самого короля доспех выковал! Вот он и решил меня увековечить. Вот даже из человеческого города маляра выписал. Вроде бы ничего мажет, но медленно. Посмотрим, что из этого получится.
— Искусство не терпит торопливости! — напыщенно изрек художник, воинственно выставив в сторону Брамура измазанную красками жидкую бородку.
— Вот тут ты прав, — покладисто согласился Брамур. — Поспешишь — гномов насмешишь.
— У нас говорят — людей, — поправил художник.
— Да людей-то насмешить легко! — небрежно отмахнулся Брамур. — Им палец покажешь — уже ржут, как эти… их скакуны. А вот Подгорный народ по пустякам не смеется.
Мартрехт, похлопав художника по плечу, заявил, что на этот день работа закончена. Тут же раздался грохот металла. Это развалился доспех. Гномы — подручные слишком буквально поняли заявление учителя. Рев, который исторгла луженая глотка Мартрехта, заставил их опрометью кинуться подбирать части доспеха.
— Ну что? — Гран-гленд радостно облапил за плечи Брамура. — Раз уж ты здесь, то, наверное, уже готов воспринять высокое искусство "синего пламени"?
— Я-то нет, — тяжело вздохнул Брамур, отстраняясь и показывая толстым пальцем на стоящего неподалеку Барата. — А вот он — да.
Мартрехт некоторое время недоверчиво смотрел на Брамура, потом медленно перевел взгляд на Барата. Брови старого кузнеца поползли вверх, потом опустились и сошлись к переносице.
— Ты что, поиздеваться надо мной решил? — необычно тихим голосом спросил он. — Ты кого ко мне привел?
Мартрехт набрал полную грудь воздуха и рявкнул:
— Ты человека привел! Ты решил передать человеку наше древнее и тайное искусство?! У тебя когда котелок начнет варить?
Брамур, наверное, ожидал именно такой реакции. Скорее всего, он специально так и сказал, чтобы насладиться гневом старого мастера. Хотя какой он старый, подумал Барат, глядя на бушующего гран-гленда.
А Брамур, ухмыляясь, смотрел на Мартрехта, ничуть не смущенный проявлением гнева своего первого учителя. Барат же чувствовал себя не в своей тарелке. Очень уж эмоционально, на его взгляд, высказался гном, хотя некоторые слова из его речи Барат так и не смог понять.
— Узнаю своего учителя! — хохотнул Брамур. — Опять, не разбираясь, начинает горны раздувать.
— Да что тут разбираться? — уже несколько тише заговорил Мартрехт. — Ты знаешь, что нам за такие штучки будет? Да и с какой стати мы будем делиться нашим искусством? И с кем? С людьми!
— Да приглядись к нему внимательно, учитель! — не вытерпел Брамур. — Он тебе никого не напоминает?
Мартрехт угрюмо, из-под бровей, некоторое время рассматривал Барата.
— Ну, и кого он мне должен напоминать? — осведомился он у Брамура. — Человек, он и есть человек.