Душа-потемки

Степанова Татьяна Юрьевна

Битый кирпич, руины беседки, и овраг, до середины полный воды…

– Сначала я надеялась, что он ведет меня туда заниматься любовью… А потом я заглянула в его лицо… И все на нем прочла, я догадалась. Он испугался допросов, испугался, что меня все-таки вызовут в детскую комнату и я все расскажу, проболтаюсь. Когда он начал расстегивать брючный ремень и стал его вытаскивать… я поняла…

– Ты чего это?

– Подожди, шнурок кроссовки развязался.

Он спросил, девочка ответила и опустилась на землю – завязать неразвязавшийся шнурок.

Он возвышался над ней, держа в руке брючный ремень. Она была в полной его власти – на земле, со склоненной рыжей головой… Секунда – и… тот же способ, опробованный

сначала в чужой спальне, а затем и в универмаге, но…

– Он легко мог меня задушить, но он колебался, он отчего-то медлил, я до сих пор все думаю, отчего он не убил меня сразу… Он колебался, а я… – Комаровская смотрела на Катю. – Я схватила его за ногу и дернула на себя что есть силы. Он потерял равновесие и упал прямо в яму с водой, туда, вниз… А я схватила камень и, пока он барахтался, бросила в него этот кирпич, он закричал: «Что ты делаешь?!» Но я тут же схватила еще один камень и кинула в него, он попал ему прямо в висок, и он… он больше уже не кричал, там, в воде, а я бросала камни еще, и еще, и еще… А потом побежала прочь – через парк к остановке автобуса… Двести семьдесят пятый номер… Вы не знаете, ходит ли он в Царицыно до сих пор?

Вы не знаете…

Я прошу… я заклинаю вас, узнайте…

И скажите, чтобы он уезжал отсюда… Мой мальчик, мое дитя, моя кровь… наша кровь… здесь лишь кошмары и сны… Скажите, что я прошу его уехать и не возвращаться… НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ!!

– Ваш племянник Феликс никогда не станет новым имитатором, – сказала Катя.

– Что можно знать о чужой душе? – Комаровская протянула к ней руки словно в мольбе, а может, изготавливаясь к мертвой хватке за горло… но руки бессильно упали как плети. – Я ведь тоже думала о себе, что я все позабыла… что это только кошмары и сны… Но я вошла туда, в универмаг, и стала им… ОН вернулся… и я вместе с ним возвращалась туда и второй раз… и третий… Это было сильнее меня, я уже хотела этого сама, я жаждала и не пыталась это остановить. Душа-потемки… Что можно сказать о чужой душе, когда не знаешь свою?

– Ваш племянник сам решит свою судьбу. Но я обещаю вам, что я передам ему ваши слова.

Я обещаю вам…

Внутренний двор Петровки, забитый служебными машинами, залитый потоками дождя, – маленький уголок мира, видный из окна кабинета. Полковник Елистратов протянул Кате, вернувшейся из изолятора, чашку горячего крепкого кофе.

– Работы, конечно, еще много предстоит, все эти дела возобновлять, объединять, принимать по ним решения… С семейкой Краузе вот морока еще…

Все последние недели Ольга Аркадьевна Краузе, постаревшая и изменившаяся после кровавого «инцидента» с сыном почти до неузнаваемости, приезжала на допросы исключительно в сопровождении своей невестки Василисы, которая заботилась о ней…

Да, Катя это видела – заботилась, как родная дочь. А что поделаешь – горе объединяет и прекращает все войны.

Иннокентий Краузе после покушения на убийство своего работодателя Шеина находился под стражей в Бутырской тюрьме, но Ольга Аркадьевна уже настойчиво добивалась через адвокатов его психического освидетельствования в институте Сербского и освобождения под «подписку». Шеин, которому сделали операцию на горле, лежал в госпитале имени Бурденко и пока еще не мог говорить, а лишь хрипел натужно из-за трубки, вставленной в трахею.

А его ведь тоже ждали допросы, и не только по делу Краузе, но и по поводу поисков инкассаторского «броневичка».

Катя, являясь на Петровку или заходя в кабинет Гущина в Главке, каждый раз ждала новостей и об этом, но…

– Жук-то этот торговый Шеин и подручный его Марк, они ведь тоже, оказывается, искали машину инкассаторов, – рассуждал Гущин. – У Шеина связи среди уголовников были,

есть и… То нападение в Одессе – по сути, это был не просто наезд, из бедняг выбили информацию перед смертью, но не всю. Места точного они так и не назвали, утаили. Шеин приобрел универмаг и все примыкающие к нему здания, а потом начал охотиться за старыми чертежами и планами. Слухи о тайном ходе в универмаг, где когда-то располагалась спецсекция, среди торгашей всегда ходили. Наверняка и мадам Краузе знала о лифте-подъемнике, хотя в ее время никто этим ходом уже и не пользовался. Именно по этой причине дело о тройном убийстве в универмаге почти сразу же было изъято из всех наших милицейских архивов. Универмаг напрямую связан со спецзоной, а это тогда было страшной государственной тайной. В ходе расследования все эти данные всплыли бы неминуемо, а тогда в восьмидесятом власти этого допустить не могли. Поэтому дело просто замяли, сделали вид, что ничего не произошло. Но память людская, людское любопытство и жадность… Шеину все же удалось купить старые чертежи здания у кого-то из коллекционеров. Они с Марком Южным все эти месяцы, так же, как и Хохлов, искали вход в спецзону. Только они искали по чертежам, изнутри здания, так же, как и Хохлов. А вот его тесть, электрик-инкассатор Ванин, царствие ему небесное, в свое время нашел ход по электропроводке и обследовал весь этот участок… Куда кабели ведут… Он и обнаружил тот самый подземный выезд из гаража в Партийном переулке, и потом во время путча он вместе с подельниками просто обогнули квартал, оставив Монетный двор и универмаг позади, и спрятали инкассаторскую машину там, внизу. Сначала они все трое выжидали, не трогали клад, чувствовали, что они на подозрении, а потом двоих из них прикончили. А Ванин… Этот бедолага сам себя перехитрил. После убийства подельников затаился на несколько лет, деньги достать из тайника страшился, ждал, когда и про него и про пропажу все позабудут. А потом серьезно заболел, тут уж стало не до спусков в подземелье в одиночку – операция за операцией, по нескольку месяцев на больничной койке, и так год за годом. Все откладывал, надеялся на выздоровление, а потом уже ничего не оставалось, как «завещать» тайник со всем его содержимым Веронике и, как он надеялся, ее будущему мужу Хохлову. Кстати, на днях у этого нашего кладоискателя суд был… Отделался штрафом за мелкое хулиганство, за всю эту свою звуковую мистификацию. И в конце концов после всех этих поисков и хитросплетений лишь Марку Южному удалось обнаружить тот ход и подъемник. Нашел он потом и машину с кладом… И конечно же, он сразу забыл про своего босса. А ты правильно все тогда решила, – при этих словах Гущин, всегда мудрый Гущин остро и пристально смотрел на Катю. – У тебя не было выбора. Дело об убийце-имитаторе в универмаге… вот наш оперативный приоритет, а та машина с золотишком… Ну, либо маньяк-имитатор, либо клад, давно списанный со счетов, всего и сразу, как говорится, в одну руку в такой ситуации не ухватишь. Считай, что с инкассаторской машиной нам просто не повезло.

Конечно же…

Катя изложила все происшедшее в Партийном переулке в рапорте, впрочем, кое-каких деталей в этом рапорте все же не хватало. И каждый день ждала новостей о задержании.

Марка Южного объявили в федеральный розыск, даже связывались с украинским МВД.

Но, видно, те два часа форы, о которых он ее просил, сыграли свою роль.

А однажды поздним вечером в дверь Катиной квартиры раздался звонок.

Она глянула в «глазок» – никого. Открыла дверь и на пороге едва не наступила на маленькую коробку из алого сафьяна. Внутри лежал браслет. Не гранаты – крупный розовый драгоценный жемчуг…

Подарок нездешних земель, Каймановых, пиратских, свободных островов.

Там, за горизонтом, в миражах и обманах…

Катя улыбнулась и, не трогая жемчуга, оставила подарок за дверью.