Душа
Шрифт:
— Ну скажи хоть что-нибудь!
— Если я скажу, что хотел, как лучше, тебе полегчает?
– Нет!
– Жаль… А я даже сто граммов для храбрости выпил. Решил: сейчас или никогда.
— Ты должен был дождаться меня! — Я подняла палец и направила им в «Демидыча» точно так же, как делал он два дня назад. — У нас был договор.
— И я его выполнил! А ты могла бы проявить больше усердия и помочь мне не только с именем героини. Не стоять и не хныкать у стенки, как пятилетний ребёнок, а поднять что-нибудь в воздух. Закричать, выломать стекло, хлопнуть дверью или придумать что-то другое, доступное призракам. Как-то
— Лучше бы ты вообще не выполнял свою часть договора.
— Ты права. — «Демидыч» коснулся лиловой отметины под глазом и начал разбинтовывать руку. — Лучше бы не выполнял. Сейчас был бы целее.
От злости я не заметила, как оказалась на улице. Мне впервые не было жаль своего «друга». Сам виноват. Кто его опять избил и почему, мне без разницы! Если бы он со мной посоветовался, сейчас бы всё было по-другому…
— Эй, подожди! — чей-то низкий голос заставил меня оглянуться. От клокочущего внутри негодования, я дезориентировалась в пространстве, а потому не сразу поняла, откуда этот голос доносится. Тогда меня окликнули ещё раз: — Да подожди же, Наташа!
Вглядевшись, я узнала Альбину. За те пять дней, что мы не встречались, она сильно изменилась, стала старше и серьёзнее, расправила плечи, приосанилась и заметно повеселела. Видимо, уход от матери пошёл ей на пользу.
— Что-то случилось? — спросила она, касаясь моего плеча. — Папа или муж?
– Всё сразу, – простонала я, – сил бороться больше нет. Всё, что я так долго делала и к чему стремилась, разлетелось в один миг, как карточный домик.
Я рассказала Альбине всё и утаила одну-единственную деталь, её, точнее, причину, по которой она оказалась здесь. Мне по-прежнему хотелось, чтобы Альбина думала, будто я помогала Савве, а не себе.
— Ты считаешь, что Антон поступил плохо? — произнесла она нараспев и коснулась своих длинных волос.
— А ты считаешь, нет?
— Ну, это как посмотреть? С разных сторон одни и те же вещи кажутся разными.
Я закатила глаза и хмыкнула, с трудом сдерживая иронию. Высокопарные слова о субъективности взглядов от девушки, родившей ребёнка в четырнадцать лет, имели для меня не больше значимости, чем кудахтанье курицы.
— А я вот совершенно не хочу передавать весточку этой, даже сейчас, когда знаю правду. Даже, если бы эта верила в потустороннюю жизнь. — Альбина повернула голову вправо и показала на жёлтое здание около автобусной остановки. — У каждого уважающего себя призрака должно быть какое-то занятие. Савва наблюдает за авариями. Ты любишь читать книги в чужих руках и помогаешь другим привидениям, а я теперь принимаю роды.
Альбина произнесла это с таким напыщенно-серьёзным видом, что я едва не рассмеялась. Похоже, мои выводы о её нормальности были поспешными. Петь и качаться она, конечно, перестала, но от фантазий так и не избавилась.
— Не веришь? — по-детски непосредственно улыбнулась она. — Я тебе сейчас всё расскажу, и ты поймёшь. Это роддом. Я оказалась здесь два или три дня назад. Савва куда-то делся, и мне захотелось прогуляться по городу. Вот здесь, на тротуаре, остановилась жёлтая машина в ромбиках.
— Такси?
— Ага, такси. Оттуда вышла девочка лет тринадцати-четырнадцати. Она держалась за живот и стонала. Рядом шла мать. Прямо как эта. Я посмотрела
Ожидая сочувствия, Альбина вновь посмотрела на меня. Я не выдержала этого взгляда и стыдливо отвела глаза в сторону.
— Теперь я часто хожу в роддом и присутствую на родах. Это так увлекательно. Я тут всё знаю и про палаты, и про родильное отделение, но стараюсь приходить в самом конце, когда ребёночек уже вышел и лежит на руках у акушерки. Иногда удаётся представить, что я — это она. Пойдём, сама увидишь. Тебе понравится.
Я нехотя подчинилась. Альбина словно загипнотизировала меня, повела, как корову на верёвочке мимо выбеленных стен, кожаных диванов и белых палат с двузначными номерами.
В родильном, специально оборудованном кресле тужилась женщина. Её тёмные, мокрые от пота волосы выбились из-под голубой шапочки, в глазах полопались капилляры, отчего белки приобрели насыщенно-красный оттенок. Она так громко кричала, что Альбина зажала уши руками и зажмурилась, но всё равно продолжила стоять рядом, как стойкий оловянный солдатик. Она ждала, ждала ребёнка, ждала новую жизнь и чудо. Чудо, которое у неё когда-то отобрали.
Ребёнок вышел минуты через три или четыре. Весь в сгустках красной слизи, маленький, сморщенный и похожий на старичка. Я с ужасом отстранилась от него, как от чего-то чудовищно безобразного, и вдруг заметила серебристое облачко, которое плавно опускалось с потолка к новорожденному.
— Душа! — захлопав в ладоши, зачарованно объяснила Альбина, и невесомое, переливающееся всеми цветами радуги облачко на секунду замерло напротив маленького ротика. Акушерка шлёпнула малыша по попке, тот вскрикнул, сделав первый в своей жизни вдох, и втянул в себя облачко.
— Невероятно! — только и смогла произнести я, глядя на то, как ребёнка кладут на грудь роженице.
— Это настоящее чудо! — радостно закивала Альбина. — Мне нравится смотреть, как она попадает в ребёночка. Больше никто этого не видит, только призраки. Кроме меня ещё одна женщина ходит. Но она ни с кем не разговаривает.
— Наверное, душу может увидеть только душа, — пожав плечами, предположила я, — хотя Антон бы тоже, скорее всего, мог.
— Но Антона никто в родильное отделение не пустит, да он и сам не пойдёт.
— А бывает, что облачко не спускается?
— Бывает. Это значит ребёночек умер. Я видела сегодня утром такое. Малыш родился с пуповиной вокруг шеи. Весь синий. Душа не спустилась. Видимо, там, — Альбина показала глазами на потолок, — за этим следят внимательно.
— Ясно, — ещё раз улыбнувшись ребёнку, я вышла. На сердце заметно потеплело. Похоже, я начала понимать Альбину и её страсть присутствовать на родах. Созерцание явления новой жизни придавало сил и энергии. Я искренне радовалась за душу, которая не побоялась опуститься в наш беспокойный мир.