Душехранитель
Шрифт:
Судна и суденышки, не в добрый час оказавшиеся близ несчастного материка, были сметены раскаленным ураганом и в одно мгновение рассыпались в прах. Иным посчастливилось выжить, но люди, ставшие очевидцами трагедии, либо ослепли и покрылись страшными ожогами, либо уцелели — со знанием того, что дни их сочтены, а финал будет мучительным...
— Хорошие из нас будут защитники... — Тессетен оглянулся на Ала и Кронрэя, уже зная, что к Виэлоро движется шайка повстанцев. Впрочем, «шайка» — это чересчур
Пояснять свои слова экономисту не пришлось. Оружия почти не было. Поднять в воздух орэмашины? Тогда уж проще будет всем совершить массовое самоубийство. Безболезненнее, по крайней мере.
Из всех, кто мог оказать мало-мальски ощутимое сопротивление, двое до сих пор не восстановились после тяжелых травм. Кулаптры, конечно, нарушат данный ими в свое время обет и встанут в строй, но много ли их? Даже сила Паскома поблекнет, когда зарокочут выстрелы...
Сетен взглянул на свою изувеченную ногу. Как ни странно, происшествие трехмесячной давности пошло ему на пользу: раздробленную в беге кость удалось «собрать» более удачно, и переломы срослись лучше, чем прежде. Однако воин из него пока еще был неважный. И дело даже не в ноге. После отраженного удара Ормоны силы его восстанавливались очень медленно. Он выложился тогда до капли.
Ал, Солондан и отец Танрэй — ученые. Их прерогатива — разум. А когда разум постигал духовное? Рассудок способен лишь повелевать им, да и то с переменным успехом. Чаще он бывает помехой для тонкого — со своим критицизмом, неверием, приземленностью... Кронрэй и его созидатели тоже не воины. Конструктор, он же орэмастер Зейтори — пожалуй, сойдет. Ему бы, конечно, вольготнее было в летающей машине. Однако для такого случая сможет и поднапрячься. Ну, еще десятка два довольно сильных мужчин, пара сотен тех, кто сможет удержать в руках скудное оружие базы. Остальные — ходячие жертвы. Не говоря уже о женщинах утерянного Кула-Ори, которые в случае поражения защитников окажутся в распоряжении победителей-захватчиков.
Вести с гор вселяли ужас: обвал за обвалом потрясал возвышенности Рэйсатру. Землетрясение приближалось к Виэлоро. Будто бы сама Природа вдруг воспротивилась тому, чтобы люди гостили в ее чертогах...
Оружие выдавалось тем, кто станет преградой для нападающих, а потом упадет, сраженный бывшими собратьями. Все происходило в зловещей тишине.
Ал посмотрел в лицо юного Фирэ. Мальчишка, а повидал побольше любого зрелого человека. Он без малейших колебаний принял из рук мужчины атмоэрто — «Вихрь Смерти». Ал надеялся, что с этим оружием Фирэ удастся уцелеть. Он отдал молодому кулаптру то, чем, как предполагал Сетен, должен был обороняться сам. Фирэ необходимо выжить. Сам Фирэ считал иначе — что пойдет с этим оружием умирать...
Нат первым бросился на врагов, которых почуял с дуновением южного ветра. Странен был вкус этого ветра, обычно теплого и ласкающего душу воспоминаниями...
Защитники Виэлоро вышли навстречу повстанцам, оцепив подходы к городу.
Фирэ видел,
Видел Фирэ и то, как Ал, упав на колени, склонился над мертвым Натом, а затем забился в короткой судороге с белой пеной у рта. Хромой Тессетен прикрыл друга на это время, удерживая лавину атакующих.
Как и на той, прошлой, войне все соткалось для юноши в череду отрывочных, вспыхивающих картинок, никак не связанных меж собой. Он знал только одно: нужно слушать веление сердца и оказываться там, где не хлестнет тяжелый заряд, а стрелять так, чтобы попадать точно в цель. Фирэ переставал быть кулаптром, становясь машиной для убийства. Человек, сеющий смерть, и человек, дарующий жизнь, сплотились в его едином существе. Так не должно быть, но так было. Было со времен войны южан и северян.
Безоружный Сетен держался лишь на своей силе воли. Энергии его защиты не хватало, и прорывающиеся сквозь «заслон» выстрелы, траекторию которых он мог изменить лишь отчасти, ранили его, как любого человека из плоти и крови. Ал поднялся и встал рядом с ним плечом к плечу, но это не улучшило положения обороняющихся.
Выдрессированных для защиты желтых кошек, мать которых некогда пришлось убить в горах обороняющемуся Фирэ, повстанцы уничтожили очень быстро. И труп волка сейчас лежал рядом с трупом одной из них на пригорке. Извечные враги соединились в смерти, соприкасаясь мертвыми головами.
Почва сотрясалась, и тяжелые тучи стелились над самой землей...
Мучимая последними схватками, Танрэй, собравшись с остатками сил, поднялась на ноги и покинула дом, когда увидела, как треснула стена их дома. Она не желала, чтобы кто-то еще стал свидетелем того, что с нею происходит. Женщина знала, что справится сама, но это землетрясение вспугнуло ее.
Мать, госпожа Юони, была неспособна переносить такие зрелища и убежала искать подмогу для дочери.
Танрэй нашла поляну, где ничто не смогло бы навредить ей. Она в изнеможении упала в траву. Волосы прилипли к ее взмокшему лицу. Ей хотелось кричать, безудержно, истошно кричать, лишь бы избавиться от боли, которая распирала ее тело. В небе рокотал гром, сливающийся с выстрелами. И Танрэй зарыдала, откинув голову на камень. Зарыдала в голос, взвизгивая, будто умирающее животное. Почему именно сегодня ее сын запросился на белый свет? Лучше бы ему вообще не видеть всей этой грязи... Зачем она пожелала десять циклов Селенио назад появления малыша? Для этих пыток? Для этого безумия?
— Я! Не! Хо-чу!!! — завопила Танрэй, когда новый приступ сжал ее живот безжалостными кольцами ноющей, рвущей, выматывающей боли.
И будто со стороны увидела саму себя... Уродливое, распухшее тело, безумные глаза, руки, пытающиеся выдавить источник боли наружу. Это ты, красавица-Танрэй?! Да неужели?
Зрелище заставило ее прийти в себя и собраться. Люди гибнут сейчас за то, чтобы она жила. Их плоть терзает не меньшая боль. А у нее своя битва. Ей нужно родить и защитить от враждебного мира маленькое существо.