Душехранитель
Шрифт:
— Что было на том пустыре?
— А что было на том пустыре?!
— В тебя стреляли. А потом… нет, даже вспомнить боюсь. Это… такое… — Рената поводила руками вокруг своей головы и, содрогнувшись, поджала плечи: — Нет, не хочу…
— Тебе что-то привиделось. Ты сильно испугалась.
Она недоверчиво фыркнула:
— Ну, вот видишь… Я доверяю тебе, но ты о многом умалчиваешь.
— Ни о чем я не умалчиваю. Только что ты сказала сама: «Нет, не хочу». Вся сущность твоя сопротивляется — так зачем насиловать ее, выдумывая объяснение
— Ты считаешь, я не должна об этом знать? — упрямо твердила девушка.
Он откинул голову на подушку:
— А ты думаешь, что знать — это благо? Многое знание преумножает скорбь…
— Но ведь ты — знаешь… — Рената наконец притулилась к нему и прикрыла глаза.
— Я знаю мало. И только то, что мне положено знать.
— А я даже не знаю, что положено знать мне. Это ужасно.
— Какие наши годы! — Саша улыбнулся и отвел прядь рыжих волос с ее лба. — А ты… ты просто не желаешь взрослеть, вот и все. Это и беда твоя, и благо. Сколько раз ты спасала нас этим…
— Нас? Кого — нас?
Он не ответил. Рената задумалась.
— Да, пожалуй, ты прав. Я не хочу взрослеть, не хочу стареть... Что хорошего в том, что я потеряла огромный мир, который был у меня, когда мы с бабушкой гуляли в нашем парке? Куда исчезли те люди, которые его составляли?! И тот старик в инвалидной коляске, что ежедневно ездил по аллеям, коротая свои последние годы?! Недавно я видела его там, но он ушел куда-то из моей жизни, и я даже не удивилась. Не успела. Мир уменьшается, чем старше мы становимся. Время начинает лететь, как сумасшедшее: вначале не замечаешь, как проскочил день, потом — неделя, месяц... А что дальше? Я не хочу терять мир моего детства... С ним у меня связано множество таинственных воспоминаний, в которых иногда приятно спрятаться от нашей жуткой реальности...
Саша смотрел на нее непонятным взглядом. Наконец он тихо-тихо вымолвил:
— Мы все потеряли больше, гораздо больше... Но ты этого уже не помнишь...
— Почему?
— Потому что подсознательно — а может, и сознательно — не хочешь этого. В детстве ты это еще помнила, поэтому тебе так приятно прятаться в нем... Но оно ушло, а ты ищешь. Ищешь не там и не то… Иногда в общении с тобой у меня появляется чувство, что я пытаюсь войти в хорошо запертые двери... Стучусь, а мне никто не открывает и даже не отвечает...
— Знаешь, а у меня то же самое было с тобой. Но теперь почему-то нет… Как будто упала какая-то завеса.
— Ее и не было. Это была твоя завеса, Рената. И теперь ты отдернула ее… — Саша затих, а затем вздохнул и вымолвил: — Я тоже ненавижу время. Те минуты, что нам удавалось украсть у вечности, холодной, пустой и бессмысленной вечности, время все равно без всякой жалости выдергивало из наших тел, душ, сердец, памяти...
— Тебе больно?.. — подавленно прошептала девушка.
— М-м-м… нет… — отозвался он, глядя в потолок, и, помолчав, добавил: — Давно уже нет.
Мысли роились в голове Ренаты, но она не представляла, как спросить еще. А спросить хотелось о многом. Она
— Ты отшельник… — сказала она. — Но ты не одинок даже вдали от людей. А я одна и в толпе… Это жутко. Я раньше не осознавала этого… — и, привстав на локте, Рената шепнула ему в самые губы: — Что ты имел в виду, когда сказал, что все мы потеряли гораздо больше, чем наше детство?
Он ответил поцелуем. И снова — эта ноющая, невыносимо сладостная боль у нее в животе, в ногах...
Саша чуть-чуть отстранился:
— Ты уверена, что хочешь увидеть? Я не могу это объяснить. Это невозможно понять, это надо ощутить…
— Ощутить? Увидеть то, что я помню из детства? Да, хочу...
— Закрой глаза… Закрой…
Его сухие горячие губы слегка царапнули кожу её губ, а после, захватив, подчинили их своей воле — ненадолго, точно взаймы... И она счастлива была покориться. Единое прерывистое, страстно-нежное дыхание, единый пульс, единый и мощный в своей направленности поток чувств...
— Глаза твои — полынный мед, — прошептал Саша, целуя веки Ренаты. — Волосы — мед из полыни. Так было всегда, Возрожденная… Всегда…
Она обвила его руками, мечтая только об одном: чтобы сегодня длилось бесконечно и никогда не закончилось.
Саша легко, будто дуновением ветра, скользнул пальцами по ее лицу. Не открывая глаз, Рената улыбнулась: «ветер» донес до нее запах моря, запах дыма от хвойного костра, запах дальних путешествий. Нежные и в то же время бесконечно сильные и знакомые руки унесли ее далеко-далеко из убогого домишки на берег широкой изумрудной реки, на берег из желтого песка, мягкого, как шелк. И там они были только вдвоем, подвластные лишь Природе, столкнувшиеся в вечной борьбе мужчины и женщины, где нет и не должно быть побежденного...
— Это — сон? — спросила Рената, когда смогла говорить после вырвавшегося из груди крика наслаждения, впервые столь бурно ею пережитого. — Я помню, что так уже было…
Распахнув глаза, она коснулась губами Сашиной едва заметной родинки у виска, затянувшейся ссадины на скуле, горла, кожа которого по-прежнему источала тот магический, нереальный запах…
…И увидела прямо над собой распростершееся в ярко-черном небе созвездие Охотника.
Саша покачал головой, привстал на руках и взглянул на дальний берег, по косогорам которого рассыпались белоснежные шары огромных зданий — творения виртуозов давно забытой архитектуры. Это был незнакомый, фантастический город-сказка. К горлу девушки подкатили рыдания — то ли от счастья, то ли от осознания невосполнимой утраты... Все это она только что видела и с закрытыми глазами. Впуская в себя его, она позволила войти и прошлому…