Душелов
Шрифт:
– Больше и некому, – презрительно фыркнул Дед. – Такая же мягкотелая, как и Дар. Уж не знаю, чем ты ее покорил, но… По крайней мере, хотя бы ты из всей этой вшивой компании вроде пожестче остальных…
Хотелось бы знать, откуда он столько знает об убийцах. Из-за квеста? Или Деду подсказал его покровитель – Алан Темный? Полезно иметь такого покровителя…
– Злость пройдет, Зуб, – продолжал вещать Дед. – Только не говори, что не злишься. Глаза выдают. Это всего лишь эмоции, а они скоротечны. Костяк клана – это мы. Хотя бы потому, что мы выжили, а они нет. И нам решать, что с ними делать дальше. Удача улыбается везучим.
Красиво сказано. И так же рассудительно он говорил, когда заступался за меня возле логова… Как пел Алсе о том, что «так дела не делаются». Какое искреннее лицемерие. Какая чистосердечная ложь. Какая удивительно гибкая маскировка. Дар говорил, что клирики – духовные проводники богов «Вселенной ИКС». А Гонор – что не игроки выбирают покровителей, а покровители игроков. Себе под стать. Алан Темный? Ничего удивительного, что Папаша обрел именно такого покровителя. Недаром мне казалось, что от его облика иногда веет чем-то хищным, волчьим. Но такого человека сложно вывести на чистую воду, если он сам этого не пожелает. А он пожелал. Почему-то решил открыться…
Потому что ничем не рисковал. И сейчас он не договаривался – он просто ждал, когда завершится процесс дубликации, чтобы получить заряженный «Душелов». Тоже тянул время. Мда… Сдается мне, что клирик все-таки положил на девушку глаз, хотя и уверял, что она его не интересует, что все это – часть маскировки. А сейчас такой удобный случай от меня избавиться. И он меня убьет сразу же, как только поймет, что я не разделяю его убеждений. При его девяти сейвах потеря одного – так, мелкое недоразумение. А я отсюда уже не выберусь никогда. Логи боя хранятся не больше часа. Очнувшись, Рыжая не узнает всей правды. Дед сможет придумать любую подходящую историю о том, что произошло в данже. Или списать на баги системы. Выходит, единственный неудобный свидетель – я. Вот поэтому и не отправился «полетать», пока был без сознания.
Доверие, говоришь… В эту игру можешь играть не только ты, Папаша. Мне есть, у кого поучиться. И если наказание не предусмотрено системой, значит, этим должны заниматься игроки…
Фурия уже совсем близко. Какие-то у нее затруднения с выбором пути, местность скалистая, не везде можно пробраться, но Дед как-то же преодолел все препятствия. А кошка хоть и мала, но ловка. Ага, справилась – по ее целеустремленно возобновившемуся бегу чую, что она уже отыскала проход. В следующую секунду я ее увидел. Серый силуэт дикоши, крадущейся по краю скального выступа в паре метров над головой Деда, удачно сливался с фоном скал.
Не сейчас!
Фурия послушно замирает, щуря сверху на клирика злые глаза. Серый мех топорщится на загривке, пасть приоткрыта, обнажая мелкие белые клыки. С трудом сдерживает шипение. Если она атакует Деда немедленно, то он ее просто размажет молотом. Детеныш есть детеныш. Но если правильно выбрать момент, подготовить этот момент, то кое-кому придется пожалеть, что не завел питомца, как все
Деду наскучивает ждать от меня ответа. Он бережно выбивает пепел из трубки, прячет ее в чужой кисет. Затем встает и обращает на меня уже не такой делано-приветливый взгляд:
– Пора определяться, со мной ты или против меня. Ну?
– Ты прав, – через силу говорю я и пожимаю плечами. – Я чертовски зол на тебя, – лгу и надеюсь, что лгу убедительно – я слишком устал, чтобы злиться. Злость придет потом. – Но ты прав и в другом – эмоции скоротечны. Так что я с тобой. Не обещаю, что воспылаю к тебе любовью, но нейтралитет мы можем поддерживать. Давай, помогай уже, я сам не смогу подняться.
– Что, в самом деле? – клирик подозрительно щурится, делает шаг ко мне, снова останавливается.
– Я серьезно. Поможешь дойти до зеленой зоны? Здесь слишком безжизненно, из-за этих скал я буду приходить в себя вечность.
– Правильный выбор, Зуб.
Дед заметно веселеет, делает еще шаг, хватает меня за протянутую руку и рывком поднимает на ноги. Силы ему не занимать, здоровый, гад. Пошатнувшись, я как бы невзначай делаю шаг в сторону «Душелова», который так и лежит на камнях…
Мощный удар кулаком в живот заставляет согнуться пополам. Подошва сапога врезается в грудь, опрокидывая на спину. Воздух с хрипом вырывается из груди, но пытаюсь вывернуться, вскочить, ответить… Следующий удар застилает глаза тьмой. Когда она рассеивается, мне страшно не нравится то, что я вижу.
Стою на коленях на самом краю пропасти. Смотрю, как внизу с шумом беснуется вода, взбивая белую пену и срываясь в бездну. Вижу, что в нагрудник кирасы упирается острие «Душелова», кинжал в правой руке клирика. Чувствую, как за край шейного проема кирасы меня держит крепкая длань левой – Дед стоит за моей спиной. Слышу, как доносится его самодовольный смех:
– Посмотри туда, Зуб. Потому что это последнее, что ты увидишь. Неплохо я тебя разыграл, а? Ты в самом деле решил, что я тебя отпущу? Что обнимемся, как братья, и дружно отправимся в светлое будущее?
Фурия… Я чувствую ее дикую ярость, от которой у кошки туманится разум. Я же приказал ей ждать, вот она и ждет… Пора!
Едва слышное касание мягких лап по каменной поверхности. Клирик вздрагивает. Хрипит, замирая статуей. От усилия темнеет в глазах, но я обязан встать, и я разгибаюсь. Это мой последний шанс. И секунды паралича тикают. Левая рука Деда, вцепившаяся мне в кирасу, так и не отпускает, ее свело. Ничего, и так сойдет… Отступаю на шаг, поворачиваюсь к нему лицом, кладу ладонь поверх его кисти, сжимающей кинжал. Разворачиваю острием к его груди. Нажимаю. Конечно, он сопротивляется. Лицо искажено, на висках вздуваются вены. В глазах изумление. Непонимание. Ненависть. Каково это оказаться в шкуре Дара – знать, что сейчас умрешь, но быть бессильным что-либо сделать для спасения?
У каждого из нас свой выбор…
И тут его паралич проходит. Руки клира мгновенно наливаются силой и начинают отжимать меня прочь. Я успеваю поймать этот момент и бросаюсь вперед всем телом. Кончик кинжала без всякого сопротивления пронзает кольчугу и входит в грудь Деда. Призрачное лезвие словно проваливается в его плоть, вдавливаясь по рукоять. Глаза мертвеца становятся пустыми и невыразительными, как бутылочное стекло. А сам он валится в пропасть и рывком утягивает меня за собой.