Душенька
Шрифт:
На всякий случай я кивнула – фамилия-то была знакомая.
– Так вот, салон автомобиля оказывается как бы внутри клетки, в зоне, свободной от электрических полей. Заряд просто уйдет в землю через колеса. Материалы салона, как правило, хорошие изоляторы. Антенну мы убрали, верней, она сломалась еще год назад, окна закрыты. Если хочешь наверняка быть в безопасности...
Над нами просияла ослепительная вспышка, и немедленно раздался чудовищный треск, словно небо все-таки обрушилось на землю.
– Если хочешь чувствовать себя в безопасности – не прикасайся к металлическим деталям! – закончил Коля. Я отдернула локоть, которым прикасалась к ручке дверцы, и подавила в себе желание броситься в объятия своему попутчику. Еще чего не хватало, что за первобытные страхи!
– Откуда ты все это знаешь?
– Я вообще-то на физфаке МГУ учился, – пожал плечами Коля. – А ты думала, я всю жизнь в парниках поливалки налаживал и баранку грузовика крутил?
– Я не знаю... Я вообще об этом не думала... – пробормотала я, огорошенная его внезапными горестными интонациями и изменившимся лицом – у него были плотно сжаты губы и нижнее веко правого глаза мелко подергивалось, вибрировало.
Но он уже успокоился, прерывисто вздохнул, как ребенок после долгих рыданий, и отвернулся от меня, уставившись в окно, где не было видно ничего, кроме отвесных дождевых струй. Мне стало его жалко. Я подвинулась поближе и погладила его по голове. Мне казалось, что его наголо бритая голова должна быть колючей и шершавой, как терка, но она оказалась тактильно очень приятной – бархатной. Не думая о том, как это будет воспринято, забыв обо всем на свете, я гладила Колю по голове, а он сидел, замерев, нахохлившись, как птица под дождем... И вдруг, быстро повернувшись, ткнулся губами в мою ладонь, и мы некоторое время посидели так. Было неудобно держать вывернутую руку на весу, ладонь щекотало дыхание Коли, но оказалось очень приятно сидеть, ощущая удивительный покой в душе, пока снаружи бушевала стихия.
Гроза, однако, стихала, укатывалась вдаль, и теперь грохотало уже в стороне, над Москвой. Дождь понемногу прекратился, теперь только редкие крупные капли падали на лобовое стекло. Наконец я осторожно убрала ладонь из-под Колиных губ и отстранилась. Мы вздохнули, на этот раз синхронно, переглянулись и рассмеялись. Коля завел машину, и мы поехали, разбрызгивая веселую, антрацитово сверкающую грязь из-под колес.
С того дня между нами установилась особенная близость, и это не осталось незамеченным окружающими. К слову сказать, Коля и не стремился как-то скрывать свои чувства, и на следующий же день после поездки в Москву явился в столовую с букетом полевых цветов. Стебли были обернуты носовым платком. Коля вручил мне этот шедевр флористики демонстративно, у всех на глазах, прямо над тарелками с гречневой кашей и гуляшом. Гомонящая очередь сразу притихла, и только кто-то присвистнул удивленно:
– О-го-го-о, да тут любовь-морковь!
Я поставила букетик в стакан с чистой водой и стала раздавать обеды дальше, стараясь улыбаться как ни в чем не бывало. Потом я спросила у Коли:
– А что, обязательно было так торжественно вручать мне цветы? Нет, мне было ужасно приятно, но...
– Я тебя понял. – Коля кивнул и взял меня за руку так, словно собирался немедленно, не отходя от кассы сделать мне предложение – во всяком случае, в голливудских фильмах этот жест очень часто вел именно к предложению. – Видишь ли, это эндемичный обычай. Свойственный данной местности то есть. Ты пока с ним незнакома, так что заруби себе на облупившемся носу: тут деревня. Тут свои порядки. В деревне всем до всех есть дело. Ухаживание парня за девушкой, таким образом, превращается в акт общественный. Если девушка тебе нравится и ты к ней серьезно относишься – действуй открыто. А если украдкой приударяешь, тихушничаешь – значит, замыслил недоброе, людям это не понравится. Сообразила, городская девчонка?
Я сообразила – пословица насчет монастыря и устава тут была как нельзя более к месту.
А на следующий день я проснулась до зари. Перламутрово-серый предутренний свет наполнял комнату. Силуэты веток застыли на простеньких занавесках, удлиняя их незамысловатый узор. Что-то было не так, какое-то непривычное ощущение не давало покоя. И тут я поняла: это тишина тревожит меня. Я никогда не просыпалась в такой тишине – густой, звенящей, почти
Букетик цветов стоял рядом с кроватью, на этажерке. За ночь тронутые зноем цветы приободрились, стебельки распрямились. Желтые грозди подмаренника источали томный медовый запах, ромашки таращились доверчиво. Ах да! Как я могла забыть?
«Если девушка тебе нравится и ты к ней серьезно относишься...»
Я даже зажмурилась, чтобы как можно явственней вспомнить его слова, его голос, его лицо, когда он произносил эти слова. Да так и заснула.
И сквозь пелену сна я долго еще слышала размеренную и неостановимую песенку ходиков: тик-так, тик-так, тик-так... Торопись, торопись жить, догоняй и хватай, танцуй и пой, плавай и бегай, обнимай и отталкивай, смейся и плачь, пей ледяную воду, стряпай веселую летнюю еду, рви ягоды в густой древесной тени, намывай до сияния половицы, соли в кадушке крепенькие огурцы...
Я давно хотела засолить огурцы и утром отправилась их собирать.
До огуречного поля было еще далеко, а я уже почувствовала в легком дуновении ветерка что-то терпкое, прогретое, доброе. С утра парило, и мне казалось, что улыбчивое июльское утро утирает пот со лба белыми облачками, что оно тоже идет вместе со мной посмотреть на пупырчатый урожай и вдыхает с наслаждением огуречный дух.
Подойдя к самому полю, я не увидела ни одного огурца, ни одного даже самого маленького огурчика. Только вьющиеся зеленые стебли, переплетающиеся местами с сорняковой травой. Но вот глаза начали привыкать к ажурному рисунку огуречных плетей. Да вот же он, первый огурчик, совсем рядышком, а там еще и еще!
Рука сама потянулась к самому аппетитному пупленочку, который был покрыт с одного боку серебристым налетом, но короткая острая боль заставила пальцы разжаться – огуречная кожица была вся в микроскопических иголочках. Стоит огурцу полежать пару часов в холодильнике или где-нибудь на кухне, и эта по-детски трогательная колючесть исчезнет навсегда...
Я сидела прямо среди огуречного поля и с аппетитом хрустела только что сорванным огурчиком. И вспоминала от кого-то услышанный рецепт засолки огурцов: важно было собрать их утром, обязательно сухим и жарким...
В этот день Коля тоже принес мне цветы. И через день. Тогда все привыкли к этому, и никто больше уже не удивлялся. Коля стал проводить у меня в кухне гораздо больше времени, чем требовалось для обеда. Впрочем, от него была существенная польза – он заточил все ножи, привел в чувство постоянно капризничавшую мясорубку и что-то такое сделал с плитой, от чего конфорки стали нагреваться одинаково быстро. Часто я ждала, когда он зайдет за мной в столовую после окончания рабочего дня и проводит домой. Мы шли, взявшись за руки, по деревенской улице. Жара спадала, лучи солнца, такие жгучие днем, ласково гладили нас по головам. Коля провожал меня до крыльца и шутливо раскланивался. Два раза он оставался пить чай на веранде. Я удивлялась: почему он не живет вместе с отцом? Дом большой, там всем хватило бы места. Неужели тому виной старый конфликт? Но между Иваном Федоровичем и Колей не чувствовалось ни малейшего напряжения, они общались легко, с удовольствием обменивались какими-то сложными соображениями насчет реализации урожая, шутили и смеялись.