Душенька
Шрифт:
Я напряженно прислушивалась, но в квартире царила все та же неверная тишина, и звуков человеческого присутствия не появилось – если не считать моего сосредоточенного сопения. Кажется, все было в порядке. Можно было продолжать спать. Но Морфей покинул меня окончательно, зато пришел голод. Мне вдруг страшно захотелось есть – со мной вообще такое бывало по ночам. Эх, вот как было у нас дома: в любое время дня и ночи есть пироги, и ешь сколько влезет. Еще можно к пирогам сварить себе какао, густое и сладкое. А в Перловке полный холодильник молока – ледяного, сладкого молока, какое бывает только в деревне, и свежий хлеб из местной пекарни, необыкновенно вкусный... Что там,
Однако, как я ни вертелась, как ни утыкалась физиономией в подушку, но справиться с собой мне не удавалось. Внезапно я поняла, что очень люблю прохладный и кисловатый кефир, а зерновые хлебцы вообще моя любимая еда, они ведь такие полезные! Дальнейшая борьба была бессмысленна, я капитулировала и, встав с дивана (он застонал всеми пружинами, как будто не они меня, а я их все это время терзала!), поплелась на кухню. Там я еще не была, но меня вел голод, и я к тому же ориентировалась на урчание холодильника, очевидно, такого же старомодного, как и все в этой квартире. Остановившись на пороге, я нащупала выключатель. Свет вспыхнул, и я едва не заорала в голос.
Я действительно была в квартире не одна.
На стуле у окна сидела женщина и курила.
Я поняла, что заметила огонек ее сигареты еще до того, как зажгла свет, но не успела обработать эту информацию.
– Добрый вечер, – сказала она мне после небольшой паузы.
– Добрый вечер, – машинально согласилась я, а потом спохватилась и спросила: – Вы кто?
– Кажется, это я должна интересоваться, кто вы, голубушка. Я, к примеру, хозяйка этой квартиры. А вас я здесь в первый раз вижу. И, кстати, просила своих квартиранток обойтись без гостей и шумных гулянок.
Мои глаза постепенно привыкали к яркому свету. Теперь я могла видеть, что моей собеседнице, пожалуй, около тридцати лет, что она очень просто одета – в черные джинсы и черную же водолазку, а на шее у нее странное асимметричное украшение из мерцающих голубых камней, соединенных толстой серебряной цепью. Светлые волосы у ночной гостьи (собственно, гостьей-то являлась я, а она была как раз хозяйкой) были коротко острижены, и от этого ее лицо показалось мне очень ярким и ослепительно красивым – белая кожа, монгольский разрез темно-синих глаз, короткий вздернутый нос и подкрашенные красной помадой полные губы. Женщина смотрела на меня с добродушной насмешкой, и я приободрилась.
– А я подруга Юли и Надежды. Мы работаем вместе...
– Ага, официанточка, – кивнула женщина и дала мне знак продолжать.
– Мне домой далеко ехать, и они позвали меня переночевать, а сами ушли в клуб. Я не шумела, ничего не делала, просто хотела лечь и поспать, но захотела попить, – одним духом выложила я.
– Тогда, я думаю, все в порядке, – кивнула женщина. Ее губы подрагивали, она усмехалась. – Инцидент исчерпан. Что будете пить?
– А?
– Вы же пить хотели. Вот я и спрашиваю: что будете пить? У меня есть бутылка минералки, имеется кофе, в шкафчике была бутылка мараскино, если, конечно, ваши подружки не выпили...
С этими словами она поднялась со стула, оказавшись высокой – выше меня, и полезла в шкафчик старинного громоздкого буфета. Скрипнули проржавевшие петли, пробежал по белокафельным стенам алый всполох от красного стекла дверцы, заблестела бутылка с бесцветным содержимым и яркой этикеткой.
– Да нет же, не посмели... Так что же? Кофе варить?
По-хорошему мне следовало бы как можно более вежливо отказаться и от кофе, и от незнакомого мне, но
И я кивнула.
– Спасибо, не откажусь.
...Незнакомка в черном священнодействовала. Из того же шкафчика появились кофейные зерна в полотняном мешочке, старинная ручная меленка (на белом фаянсе голубые голландские пейзажи), медная турка, какие-то пакетики и свертки, баночка загустевшего меда и чашечки, покрытые вуалью трещин. Она варила кофе артистически. Смолов зерна в невесомую ароматную пыль, разогрела турку на небольшом огне и только потом засыпала в нее три ложечки кофе. Склоняясь над ним, как над ребенком, добавляла по щепотке корицу и мускатный орех, мешала ложечкой, снимала ею светлую пенку, образовывающуюся во время закипания. Чашечки она тоже прогрела под моим удивленным, должно быть, взглядом. Быстро подняла турку с поднявшимся кофе, снова опустила ее на огонь, помешала ложечкой и сказала:
– Раз-два, кофе готов.
Сваренный и разлитый по чашкам кофе благоухал почти невыносимо прекрасно, его покрывала плотная кремовая пена, и на вкус он был – как соблазн.
– Мы еще не познакомились, – сказала я, наблюдая, как она открывает банку с медом, крутит ложечкой в светло-янтарной засахарившейся массе.
– Да, это важно, – серьезно кивнула она. – Меня зовут Соня. Не Софья, а именно Соня. Как Соня Делоне [1] .
– Кто это? – спросила я, и по ее медленному взгляду поняла, что попала впросак. Очевидно, все прогрессивное человечество должно было знать Соню Делоне, кем бы она ни была – корпулентной оперной певицей, плодовитой писательницей, выдающей на-гора€ шесть сентиментальных романов в год, или манекенщицей с фигурой борзой собаки и свирепым выражением лица.
1
Французская художница-абстракционистка русского происхождения.
– Неважно. Будете пить мараскино? На ночь очень хорошо.
Я согласилась, и Соня достала из буфета две узкие радужные рюмочки, которые, как и все в этой удивительной квартире, казались очень старыми. Бесцветный ликер оказался очень густым и крепким, с сильным привкусом вишневой косточки. На губах осталась сладость и терпкость, неповторимый нежный аромат, перехватило дух. У меня слегка закружилась голова.
– Не понравился? – усмехнулась Соня.
– Я... Я не знаю. Это ведь вишня? Но такая вишня, как там, в гостиной – висит картина. Дерево вверх ногами, в пустоте.
– Эта картина называется «Вишня мараскино в цвету», – кивнула Соня. – И я ее автор.
...У меня никогда не было подруги.
Настоящей подруги, такой, которой можно было бы рассказать о себе все. Были девчонки-одноклассницы, относившиеся ко мне кто лучше, кто хуже. Обычная девичья болтовня, пересыпанная сплетнями и хихиканьем. Совместные прогулки, походы в магазины и кино. Но подруги у меня не было. Пожалуй, Соня могла бы ею стать. С ней было так интересно говорить! Она так все понимала! Слово за слово я рассказала ей, как попала в ее квартиру. Как устроилась работать в «Boule de Suif». И даже как приехала в Перловку. Разумеется, кое-какие детали я скрывала, но скрыть всю правду от острого взора художницы не представлялось возможным. Она видела недостающие детали, но не задавала мне лишних вопросов.