Душеприказчик
Шрифт:
Глаза у него стали – не описать! Лица-то моего он не разобрал, а вот форма вполне даже понятная. И идентификационная бляха, знак принадлежности к охране, на груди красуется. Pэмон сначала задергал правой ногой, как будто пытался лягаться, а потом пустил в ход обе. Кажется, он даже попытался столкнуть с себя Аню. Но девочка, верно, вошла во вкус – она вовсю крутила бедрами, стонала все громче, а когтями вцепились в беднягу Рэма так, что у того красные полосы выступили на коже… Глаза у парня выпучились и стали водянистыми, как у кота, когда тот гадит по-большому. Счастье, что Аня издала последний стон и, раскинув руки, рухнула прямо на Рэма. Ноги у нее какие длинные, стройные… ничего себе ноги. Да и все остальное…
…Прямо у входа в отсек застыл изумленный Бебе. Выяснилось, что он не только трус, но и скромник записной. Аж пятнами пошел. Я ему говорю негромко:
– Ну что ты, голых людей никогда не видел, что ли, дурень? Дело молодое, нехитрое.
Рэмон дотянулся до покрывала, потащил его на себя и забормотал:
– Я… я ничего не нарушаю, гражданин… охранник…
Не стал я долго его мучить. Еще проболтается при этом дурачке Бебе и при Ане. Стянул шлем с головы и говорю:
– Спокойнее, Рэм. Все под контролем. Не дергайся. Однако ты молодчина. Вон как девчонку уработал, она, кажется, даже вырубилась. Не слышит нас, поди ж ты… Давай, натяни на себя что-нибудь, а мы ждем в каюте.
Вышел и бухнулся на сиденье, давясь от смеха. Бебе, кажется, не знал, что ему и подумать. Сначала на его глазах произвели… экзекуцию старшего напарника. Потом заставили принять участие в порче казенного имущества и введении в заблуждение экипажа. А теперь ткнули носом в сценку откровенно неприличного содержания. Так, кажется, это называется у кислых ханжей, у которых уже рыло набок своротило от брезгливости?..
Тут появился Рэмон. Одевался он явно второпях, иначе не стал бы снова напяливать на себя эту одежку Класуса – пиджак. Надо сказать, выглядел он сейчас довольно прилично: подобрался, сосредоточился, чтобы совсем уж мямлей не казаться. По-моему, он мне ну совершенно не доверял и решил, что я, наверно, уже сдал его местным «синим». Да и сам за компанию их мундир натянул. Он начал бубнить что-то о том, что кувыркание с бабой у него нервное напряжение хорошо снимает, это уж он не раз проверял. Я не дослушал и говорю ему с ходу, чтобы он лишнего не ляпнул:
– На Марсе нам организуют остановочку, там и выскочим. Правда, пилоты в центральном посту еще об этом не знают, ну да это их дело.
Рэмон смотрел на меня в упор, не моргая. Кажется, он еше просто не очухался после кувырков с этой Аней. Я слышал, после этого дела в мозги какое-то вещество вбрызгивается, действует, как наркотик. Ко всему спокойненько-спокойненько относишься, что ли. Так, верно, у Рэмона это вещество все мозги пропитало. Он вроде и на меня уставился, а вроде поверх куда-то. Или через меня, насквозь, как если бы я невидим был. Потом спросил:
– А это… кто?
– А это Бебе. Я теперь ему помогаю. Напарник, эге. Второй парень из патруля, знаешь ли, что-то себя плохо чувствует. Воздух тут такой… вентилируется плохо. Вон в климат-камере твоего кота и то лучше условия.
– Да уж конечно, лучше, – хрипло сказал Рэм и отвернулся, а у самого губы посерели. Не надо было эту климат-камеру в разговор вворачивать, он же ей как раз Класуса-то и ухайдокал. – Значит, Мрас какой-то?
– Не Мрас, а Марс. Планета перед Зиймаллем.
– А что это ты, Эрккин, так свободно при этом Бебе изъясняешься, – попытался съехидничать он. – Он у тебя доверенное лицо?
У Бебе рожа вся исцарапанная: это я его об решетку приголубил еще в помещении патруля. Вот Рэмон и сострил. Я на ладо ни браслет со встроенным код-блоком подбросил и говорю ему:
– Знаешь что, милый друг, зубоскалить будешь, когда мы с тобой соскочим с рейса благополучно. Хотя и тогда, я думаю… Ладно. Отдыхаем. У нас сколько времени, Бебе? Сколько
– Три с половиной часа, – промямлил тот.
– Вот и отлично! Тогда мы с тобой покамест вернемся на пост, и я вместо старшого там побуду. К тому же оттуда до центрального поста рукой подать: в лифт – скок, два уровня – и уже на месте. Мало ли… Пошли, Бебе! Пошли!
Тут появилась Аня. На ней была только какая-то полупрозрачная накидка, в руке – бокал. Девица явно не обременена стыдливостью, сразу видно, что ей не приходилось бывать на окраине гвелльского поселения в сумерки. Иначе она свои прелести так не выставляла бы.
– Ну, вот видишь, Ромочка, как оно получилось, – улыбнулась эта чертовка и увидела меня. – Представляешь, дядя Гендаль, а он мне попытался травить, что, мол, сейчас на Аррантидо у золотой молодежи секс не в чести. Долго, дескать, и трудоемко. А модно вставить себе под черепную коробку наностимуляторы, этакие крошечные штуковины, напрямую взаимодействующие с мозговыми центрами, отвечающими за наслаждение. Прямо так заумно и выразился, представляешь, дядя Гендаль? Врубаешь эти стимуляторы и кончаешь. Я громко рыгнул и отвечаю:
– Да он вообще порядочный зануда, к тому же вы еще выпили, смотрю. Расслабляетесь по полной программе, мальчики и девочки? Да-а, Рэм! Ты его, Аня, не слушай. И еще, – говорю, – какое отношение Рэмон имеет к золотой молодежи? Летал бы он тогда на «шалашах», а? Так что можешь его еще разок трахнуть, девочка, он после этого, кажется, начинает отличаться от старой истерички, сидящей на живелловой [30] каше с добавками.
Аня фыркнула. Уходя, я почувствовал на себе буравящий взгляд Рэмона. Дитя дитем, а парень все-таки не такой слюнтяй, каким я его спервоначалу посчитал. Все-таки кровь, отцовская кровь! Вейтарволда я тоже помнил желторотым и слабым – на первый взгляд… Давно это было. А – как вчера!
30
Гадость еще похуже земной овсянки! К тому же совершенно непереносимый запах: кашку эту едят только со специями для заглушения аромата. Зажравшиеся богатые аррантки, по утверждению О.П.Табачникова-Лодынского, приписывают этой каше просто-таки чудодейственные свойства, хотя и сетуют на, мягко говоря, специфический запах.
Бебе оказался совершенно прав: ровно через три с половиной часа корпус нашего «шалаша» содрогнулся от короткого, но мощного толчка. Мелко завибрировали стены, упруго подпрыгнул под ногами пол. Бебе посмотрел на меня и сказал:
– Ну вот, дядя Гендаль, как я и говорил. Включились импульсные двигатели. Они же мезонно-триггерные. Вышли из гипертоннеля… да.
Выяснилось, что при нормальном раскладе тянуть на этих движках до Зиймалля – что-то около шести часов. Что не дотянем – это выяснилось уже на исходе четвертого часа, когда в нашем с Бебе помещении вспыхнул экран и на нем появилась преотвратная харя: маленькие глазки, утопающие в жировых складках, маленькие оттопыренные уши и толстый носище, похожий на свиной пятак. Харя разинула рот, и тотчас же выяснилось, что это сам командир корабля. Он заорал свирепо:
– Берзил, Краггер!.. (Значит, меня нынче зовут Краггер.) Отчего-то перегревается левый основной!.. Импульсный перегревается, говорю! А ремонтный отсек не отзывается. Пойдите, потормошите этих скотов! Опять, поди, в «мыску» дуются! Или – в домино. Проклятая зиймалльская игра!.. Она как эпидемия, хоть на карантин сажай ленивых паразитов! Ну, что уставились? Быстро, быстро к наладчикам! Или… вот что: ты же. Берзил, сам бывший наладчик. Может, ты и глянешь? А то мне так кажется, что они там все пьяные…