Души прекрасные потёмки

Ратич Лариса Анатольевна

А больше всего она не терпит, если я хоть что-нибудь ей отвечаю. Только молчать, молчать и молчать. Тем более – никакого собственного мнения. Это её в принципе не волнует, потому что у меня такого мнения быть не должно.

Я теперь – кто?.. Не кто,

а что; что-то вроде приложения вот к этому самому матрацу. Только матрац, по мнению Наденьки, гораздо приятнее: он не вякает, когда его не спрашивают.

Иметь какие-то желания мне тоже не безопасно. Да и какие теперь у меня потребности и мечты? – успеть сказать, чтоб «утку» подставила?.. А то опять скандал.

Как же она не понимает, что я ещё, чёрт возьми, жив! Что у меня есть душа и сердце, которые страдают!

Думал ли я когда-нибудь, что больше всего на свете буду хотеть простого человеческого сочувствия? Ну хоть бы разочек спросила, хоть бы когда-нибудь: как настроение, Борис Петрович? Новости бы какие-нибудь рассказала, что хоть в мире делается?.. Газету бы дала! (Ой, нет: очки разбил).

Я уже скоро совсем подниматься перестану. И единственное развлечение – посмотреть в окно! – тоже станет недоступно.

Попросил утром:

– Почитай мне вслух, а?..

Она ведь как раз уселась на свою раскладушку, раскрыла какой-то журнал. Трудно, что ли? Что вслух, что про себя…

…Отказала, обидела:

– Кактус, ты ж глухой. Мне что, надрываться? Мало я на тебя горблю?! Дай отдохнуть!!

Я хотел было сказать, напомнить,

что она здесь всё-таки не за просто так, но вспомнил, как она спрашивала:

– А чего ж ты один-то остался? Что, такой хороший – и не нужен никому? Небось, всех разогнал?

Я ничего не ответил: чего в душу лезет? Я ж вот не выспрашиваю… Впрочем, она сама обмолвилась:

– А я тоже ничья, Кактус. С рождения – по детдомам, потом – всю жизнь в чужих кухарках. Так ничего своего и не нажила, кроме болячек… Может, хоть от тебя наконец-то свой угол перепадёт? И исполнится моя шальная мечта: пожить по-человечески, сама себе хозяйка… Телевизор куплю!

Вот так, значит: мечта её – в моей смерти… Наверное, каждый день молится, чтобы поскорее. И на могилу ходить не будет…

Ну почему, почему мне не дано умереть рядом с такими, которые заплачут? Разве ж я не человек? Не убил никого и не ограбил, а если обидел – так что ж? Это жизнь. Разве мало и меня обижали? Если б все мои обидчики вот так улеглись, как я, то на три госпиталя хватило бы. Сколько, сколько мне отпущено ещё этой проклятой жизни?.. Хоть бы, действительно, скорее – и перестала бы душа мучиться, покинула бы разбитое, ни на что не годное, дряхлое тело. Не хочу я быть долгожителем, не хочу. Разве ж я долгожитель? – я долгомученик… Не кричи, Наденька, ну не кричи!! Встаю уже, встаю; будь ты проклята…

* * *

Конец ознакомительного фрагмента.