Души воров
Шрифт:
И тут появилась Она. Откуда она взялась - Семен не заметил; скорее всего, выткалась из синего света. Вся она была синева. Но не синева неба и даже не синева ночи - а как хмарь между сном и явью, между жизнью и смертью.
Она была очень красива - чужой красотой, не встречающейся в волжских краях. Черные, как ворон, распущенные волосы ниспадали вниз, сливаясь с таким же черным платьем. Худые бледные руки, увешанные браслетами, были покойны. Голову венчала золотая птица-змея с выгнутой шеей. Обе - и птица-змея, и женщина, смотрели в лицо Семену,
– Кто ты?
– спросил Семен, вглядываясь в огромные южные глаза. В ответ женщина вскинула руки в отточенном и плавном движении. Браслеты, сдвинувшись, издали тихий звон. Под музыку браслетов она сделала еще несколько движений, похожих на языки медленного синего огня, и вдруг замерла в полуобороте, скосив зрачки на Семена и будто говоря "вот я". Лицо ее казалось совсем юным.
Кто ты?
– повторил вопрос Семен, и на этот раз она ответила:
– Я - вещая дева Соломифь. А ты - мой слуга.
– Я не слуга.
– Не слуга. Ты мой гость, - дева подплыла ближе и говорила, скромно потупив взгляд.
– Ты мой желанный гость. Но, я надеюсь, что еще станешь слугой. Видел, как хорошо я тебе танцевала холодный огонь? Я старалась. Надеюсь, и ты постараешься. Ты будешь мне хорошим слугой.
На последней фразе из-под кротко опущенных ресниц блеснул острый взгляд, а губы раздвинулись в улыбке, обнажив красивые белые зубы. Семен вспомнил, что уже видел эти зубы, и попытался представить за совершенными чертами девы очертания ее черепа. Послушный мысли, череп проступил сквозь ее лицо мертвым оскалом.
– Хорошо, что ты пришел, мне нужны слуги, - ласково продолжила дева.
– Но я не хочу быть твоим слугой.
– Разве ты пришел не за этим? А я-то думала...
– Я выйду отсюда.
– Видишь это?
– дева положила ладонь на грудь, и Семен увидел знакомые ему бусы - наполовину черные, наполовину белые.
– Ты будешь здесь, в бусах. Многие приходят за моим золотом, и все они селятся здесь. Это не просто бусины. В черных живут души моих слуг. Белые - пока пустые. Ты будешь жить вот в этой бусинке - двадцатой по счету. Впрочем, нет - в ней будет жить твой товарищ. Он слабее тебя и уже готов стать моим. А ты станешь двадцать первым. Двадцать один - хорошее число.
Дева очаровательно улыбнулась, а Семен попытался подняться с каменного ложа, но не смог - тело его не слушалось.
– А зачем тебе столько слуг?
– спросил он, пытаясь придать тону игривость.
– Когда наберется сорок, я, опираясь на них, выйду из этой могилы и снова стану живой и свободной, а все мои побрякушки достанутся сорок первому - пусть обрадуется. До тех пор же никто пришедший сюда не выйдет обратно.
– Неужели нельзя выйти?
– Никто из девятнадцати не смог. Они были глупы, как и все люди пытались выйти наружу, хотя нужно было идти внутрь. Ты пойдешь внутрь? голос девы Соломифи звенел насмешкой.
– Не пойду - меня дома ждут, - ответил Семен
А в следующий момент ее неосязаемые пальцы вошли туда, где у Семена было сердце.
Чтобы окончательно выкарабкаться из сна, он ударился затылком о каменную стену. В глазах сверкнули искры и дурман исчез.
Он продолжал сидеть в неудобной позе в углу каменного склепа. Иссушенное горло горело от жажды и пыли. Руки были сбиты в кровь, мышцы ныли, но самое главное - болела грудь там, где в нее проникли пальцы девы.
Семен слышал, как в темноте надрывно кашляет Угоняй. Видно, его легкие набились пылью до отказа. Когда кашель прекратился, раздался шепелявый от сухости голос:
– Мне сейчас сон странный приснился.
Будто я в городе возле кабака стою и с девкой, шуры-муры, милуюсь.
Вдруг вижу - Боже ж мой!
– у нее на голове вырастает венец с птицей...
Семен не перебил Угоняя, дал ему рассказать до конца, до того самого места, когда дева вонзила пальцы в сердце. И только когда Угоняй закончил, Семен признался, что видел то же самое.
Они были здесь не вдвоем, а втроем.
Вернее, была дева Соломифь и при ней - они.
В душе не было ужаса. Семен даже поймал себя на том, что хотелось испытать сладенькое облегчение жертвы, смирившейся со своим проигрышем.
Семен встал, нащупал в темноте свечу и огниво, зажег свет. Бледное пламя ослепило отвыкшие глаза. Когда удалось разъять веки, Семен огляделся и увидел у стены скорчившегося Угоняя. Тот смотрел на свет и его измазанное цыганское лицо было тупо. Мертвячка Соломифь вырвала из его сердца самое главное - волю к жизни.
Семен аккуратно вынул из мешка драгоценности и начал приводить в порядок потревоженные останки девы.
Он решил извиниться перед ней, вспомнив, как мать извинялась за согрешения перед иконой Спаса.
Семен выложил в прежнем порядке кости.
Некоторые из них выкопал из отвала и, вытерши, пристроил на место.
Затем одел на череп венец с птицей-змеей, на шею - бусы с девятнадцатью заточенными в них душами, на запястья - массивные браслеты. Поправил зеркало и поставил в головах, между зеркалом и венцом, почти оплывшую свечу. Пламя отразилось в мутной зеркальной поверхности расплывчатым двойником.
Затем Семен встал в ногах, низко поклонился и сказал:
– Прости нас, вещая дева Соломифь. Мы не хотели нарушить твой покой. Оставляем твои богатства - они нам не нужны. А ты отпусти нас.