Два апреля
Шрифт:
– Вы же сказали, что вода теплая.
– Нет, Я сказал, что вода прекрасная.
– Опять надули. Что с вами делать?
– Решите после купания, - сказал Овцын.
– Если не понравится, можете казнить меня. На «Кутузов» я подыщу замену.
Она фыркнула и отвернулась. Они разделись. Эра подошла к краю мостика.
– Значит, вы советуете нырнуть?
– жалобно спросила она.
– Только так, - сказал Овцын.
Ничего в ней нет нескладного, думал он, глядя на Эру, просто она не умеет одеваться.
– Моя жизнь на вашей совести, - сказала она и прыгнула в воду.
Овцын
вслед. Он подплыл к ней, спросил:
– Позвольте поинтересоваться вашими первыми впечатлениями ?
– Вы злодей, - сказала Эра, отфыркиваясь.
– Безумно холодно. Но здорово.
– Казнить не будете?
– Бог с вами, живите.
Он плыл чуть поодаль, погружая голову в прозрачную воду, и думал, что течение здесь сильное, не то что в Прегеле, и надо забирать левее, а то потом трудно будет выплыть против течения к мосткам, а выныривать где-нибудь у пассажирской пристани грязно и неприлично для солидных граждан. Он подумал, сможет ли вытащить ее на таком течении, если она начнет тонуть, и, хотя Эра плыла уверенно, он заволновался и крикнул:
– Эй, не пора ли обратно?
Эра обернулась, засмеялась:
– Замерзли, капитан? Или выдохлись?
– Посмотри, где наши мостки, глупая девчонка!
– крикнул он.
Эра откинула волосы, пригляделась и поплыла обратно.
Когда выбрались, наконец, на берег, грудь ее вздымалась высоко и часто, руки дрожали.
– Хорошо, - сказала она.
– Еще чуть-чуть, и я пошла бы ко дну. Надо было предупредить, что здесь такое сильное течение. Она достала из сумки полотенце. У вас, конечно, нет полотенца? Возьмите.
Он взял полотенце, накинул ей на плечи.
– Ваше достоинство позволяет вам: вытирать меня, капитан?
– спросила
она.
– Какое может быть достоинство у голого человека?
– засмеялся он.
–
Голые равны. Вы уже почти не дрожите.
– Потому что вы меня почти обнимаете... Стоп. Ноги я вытру сама.
– Несомненно.
– Он отдал полотенце, услышал вдруг «С добрым утром» и обернулся.
На перильцах сидел, покуривая, Борис Архипов. выражение лица ехидное, фуражка на затылке, по губам блуждает улыбочка.
– Здорово, - сказал Овцын.
– Я и не заметил, как ты подкрался.
– Думаю, если бы сюда прискакал на водопой табун, ты бы тоже не заметил, - сказал Борис Архипов.
Эра натянула платье, кинула на него короткий сердитый взгляд, сказала Овцыну:
– Я пойду, Иван Андреевич. Спасибо. Оставить вам полотенце?
– Я уже высох, - сказал он.
– Позвонить вам завтра утром?
– Пожалуйста.
Она пошла вверх по песку, держа в руке туфли.
– Завтра не будет утра, - сказал Борис Архипов.
– Отчего так?
– Оттого, что сегодня будет вечер.
– Ах, да... Языческое празднество по поводу дня летнего солнцестояния... Ты ко мне с делами или как?
– Как посмотреть. Пришел на твой лайнер, вахтенный говорит, что капитан взяли журналистку и ушли купаться. Старпом тут же откомментировал со вздохом, что это обезьяний труд и ничего у капитана не выйдет. Згурский прислушивался, оттопырив ухо, и чего-то про себя ворчал. Видишь, какой
– Стоянка.
– Овцын пожал плечами.
– Люди сохнут от безделья, всякому событию рады.
– Не забывай, что существует заместитель начальника каравана по политической части. Соберет слухи, пришьет тебе аморалку.
Овцын оделся, причесал волосы.
– Замполит не эскимо на палочке, - сказал он.
– У него голова не только ушами снабжена.
– Будет расспрашивать. Тебя. Ее... Ладно, все это бабьи толки. Слушай, Иван... Мне нужен твой совет. Прилично ли мне взять нынче в «Интурист» Ксению?
– Дернул меня черт завести себе друга...
– Овцын забарабанил ногтями по перильцу.
– Простой человек попросит совета, так любо-дорого дать. Одно удовольствие получаешь...
– Не темни, - сказал Борис Архипов.
Ты же знаешь, отец, что это наш цеховой праздник. Даже помощников не приглашаем. Для нас с тобой Ксения - эта Ксана или Ксюшенька, а для всех остальных она буфетчица с «Кутузова». Была бы она девушка с улицы Павлина Виноградова, тогда будьте любезны. Но она - буфетчица с «Кутузова». Позвольте: собрались капитаны, и вдруг буфетчица? Скандал... Не насупливай брови, отец. Не придавай значения. Да и к чему тебе эта
афиша?
– Это не афиша, сынок. Тут другой смысл...
– Борис Архипов сжал кулак и так ударил по перильцу, что планка хрустнула.
– Какую-то вшивую кинохронику можно пригласить, а буфетчицу нельзя. Рылом, видите ли, не вышла. Цех не тот. Пусть сидит у себя на камбузе и движется к коммунизму семимильными шагами...
– Не винтись!
– сказал Овцын.
– Ну, пригласим весь караван, устроим одесский базар, чтоб никому не было обидно. Забудем о нашем празднике. Хорошо будет, отец?
– Ох, плохо, - согласился Борис Архипов.
– Но все равно обидно.
– Потому, что тебя коснулось. А ты терпи, - сказал Овцын.
– И будь паинькой.
Борис Архипов не пришел в «Интурист», и весь вечер был для Овцына смазан. Думалось, кто же прав. Выходило, что и Борис прав и капитаны правы. Но капитанов много, а Борис один. Он не пришел. Итальянская забастовка. Пожалуй, он поступил верно, но никому от этого не легче. Овцын мало пил, вслушивался в разговор с пятого на десятое, почти не говорил. Он был самым молодым в компании капитанов, капитаны поняли его молчание как симптом подобающей молодому человеку скромности и посматривали на него благосклонно. По мере того как люди пьянели, ему все сильнее хотелось уйти. Танцевали, и Овцын танцевал с Эрой - молча и держа ее на почтительном отдалении. Когда они вернулись к столу, седой породистый капитан Иннокентий Балк сказал, прищурившись:
– Удивительно красивая пара.
Модулирующий бас Иннокентия Балка пророкотал над столом, и снова капитаны посмотрели благосклонно. К ним протянули бокалы, Овцын и Эра еще не успели сесть и выпили свое вино стоя.
– А где Борька Архипов?
– спросил Балк, когда Овцын сел.
– Не знаю, - сказал он.
– Может, к деду на Кегостров поехал.
– Помню, - кивнул Балк.
– Священник. Только не в такой же день его навещать. Не нравится мне Борька. Сплин ходячий. Постарел он, что ли?