Два берега
Шрифт:
Судья повернулась в сторону клетки и сказала Мите:
— Вам такой женой гордиться надо бы. Повезло вам, что жена у вас такая.
— Я и горжусь, — ответил Митя твердо, широко улыбаясь.
— Что-то как-то странно вы гордитесь. Раньше надо было гордиться-то.
— Я и раньше гордился.
Прокурор чуть слышно пробормотал:
— Вот и сидел бы дома.
— И вообще, гордость — грех, — неожиданно объявил Митя.
Судья с жалостью посмотрела на Мари и стала расспрашивать об остальных задержанных. Семнадцатилетнего мальчика по имени Денис,
Мари довольно быстро отпустили — про саму кражу она ничего не знала. Судья разрешила ей уйти, но Мари была не в силах оторваться от мужа. Она продолжала держать Наташу за руку и смотрела на Митю, тонула в его глазах, поэтому большая часть заседания все равно прошла мимо ее ушей. Запомнился только разговор судьи со свидетелем — одним из милиционеров, которые приехали на задержание:
— Как вас зовут?
— Силантьев Юрий Викторович.
— Место прописки?
— Это где живу, что ли?
— Ну, если живете там, где прописаны.
— А-а.
— Так вы будете говорить?
— Да почему бы не сказать?
— Так говорите!
— Что?
— Место прописки!
— Черноморский бульвар, дом двадцать три, корпус один, квартира девять.
— Вы работаете?
— Нет, на пенсии я.
— А на момент четырнадцатого февраля работали?
— Да.
— Кем?
— Не помню.
— Но вы же давали показания на следствии!
— Не помню.
— У вас хоть варианты есть, кем вы могли работать?
— Командиром экипажа.
— Космического корабля? — не выдержала судья.
— Нет. Экипажа. Обычного.
— Водитель? — помог прокурор.
— Ну да. Командир экипажа.
— Хорошо, давайте перейдем к событиям четырнадцатого февраля. Что вы можете рассказать?
— Так я не помню ничего, срок-то какой.
— Но вы задерживали этого молодого человека? — Раздраженная судья показала на Митю.
— Не помню. Кого-то задерживал.
— Опознать не можете?
— Волосы длинные, как и у того. Но не помню.
Судья вытерла пот. Со свидетелем она билась больше двадцати минут, и в результате так ничего путного сказано не было. Судья объявила перерыв и отправилась в маленькую комнату пить чай.
Ирочка попыталась прорваться к клетке и, грубо посланная конвойными — молодыми ребятами, — в слезах убежала на улицу курить. Денис побрел за ней. А Мари передвинулась как можно ближе к Мите и продолжала смотреть на него.
— У тебя есть с собой фотография? — спросил Митя.
— Моя?
— Твоя. И сына на УЗИ.
— Нет, — произнесла Мари растерянно.
— Принеси мне, пожалуйста! Я очень хочу твою фотографию и фотографию сына.
— Хорошо… я обязательно принесу. Можно будет передать? — спросила Мари у конвойных.
— Думаю, разрешат, — сказал старший
Митя подошел к решетке и протянул к Мари руки, пальцы обняли железные прутья. Мари робко взглянула на конвойного, он кивнул, отвернулся. Девушка схватила мужа за кисти. В их объятии третьим неумолимо присутствовало железо, как символ конца — так показалось Мари. Митя положил руку ей на живот и пытался почувствовать движения маленького Ярослава, но ребенок, видимо, спал или просто затаился — не отвечал.
— Не узнал папку, — сказал Митя, улыбаясь.
Мари не вытирала слезы, они бежали по щекам солеными ручейками.
Суд запомнился ей как непрерывный фарс, клоунада, в которой главным клоуном был Митя. На каждом заседании он вел себя как на дружеской вечеринке, и несколько раз девушка краснела за его развязность, нагловато-самоуверенные манеры и панибратское обращение ко всем участникам процесса. Один раз адвокат позвонил Мари — отчитаться о работе — и откровенно сказал:
— Знаете, Мария, я, наверное, откажусь работать с вашим мужем — это просто невозможно.
— Что случилось?
— У него с головой все в порядке?
Мари замешкалась. Оказывается, адвокат был у Мити в Бутырке, объяснил, в каком направлении работает, что надо сделать, как уменьшить ущерб, что требуется от самого Мити и как движется линия защиты. Поскольку вариантов предлагалось два, решение адвокат оставил за Митей. Митя помолчал-помолчал и выдал:
— Да какая разница, что вы будете делать. Мне больше трех лет все равно не дадут.
Адвокат решил, что Митя невнимательно читал уголовный кодекс, и еще раз обрисовал перспективы — с учетом крупных размеров кражи и предыдущих судимостей, да еще отягчающих обстоятельств тянуло лет на восемь. Митя продолжал улыбаться и повторять свое:
— Да не дадут больше трех лет, точно-точно.
— Почему же? — взвыл наконец взмокший от повторения очевидных вещей адвокат.
— А судья хорошая… Веселая такая.
Отрабатывать ответы на возможные вопросы Митя с адвокатом отказался:
— А зачем? Все равно у нас система дурацкая. Вся судебная.
Мари долго уговаривала обиженного адвоката не бросать дело, но сама осталась в полном недоумении по поводу поведения мужа. Разумный человек так не поступает — правда, разумный человек не ворует по чужим квартирам.
Преступная группировка Мити (так сформулировал прокурор) вела себя еще глупее своего лидера и идейного вдохновителя. Ирочка постоянно плакала, размазывала сопли рукавом (судья брезгливо морщилась), продолжала бросать на Митю пламенные взгляды и говорила преимущественно о любви. Вывести ее на тему кражи удавалось очень ненадолго — при первой же возможности она заводила коронную песню о том, как именно Митя ее любил. Сам Митя демонстративно отворачивался, а когда Ирочка взывала к нему с просьбами подтвердить рассказы про великие чувства, презрительно бросал: «Она врет» — в сторону прокурора. Кроме факта знакомства с Ирочкой, Митя отрицал все — от отношений до совместной кражи.