Два брата (др. ред.)
Шрифт:
— Знаю. Помню. Вы, кажется, у купца Русакова служите?
— Служил, теперь свое дело открываю, господин секретарь.
Бахуров рассмеялся:
— Прошу без чинов. Трифон, Никитин сын, к вашим услугам.
— Очень рады, Трифон Никитич, с вами приятное знакомство свести! Не откажите нам в любви и милости, а мы вас будем почитать, яко первейшего человека и благодетеля.
Бахуров церемонно раскланялся.
На столе появился поднос с графином, рюмками и закуской. Через полчаса разговоры приняли другой тон. Бахуров и Ракитин после трех стаканчиков перешли
— Так, значит, ты, Иван Семеныч, в купеческое сословие переходишь? — задал вопрос Бахуров. — Благовременно! Петр Алексеевич купечеству добрый покровитель и об успехах его весьма печется. Да вот вам! — Бахуров зачитал на память: — «Московского государства купецким людям торговать так же, как торгуют иных государств торговые люди, кумпаниями…»
— Сирень, сообществами?
— Сообществами, — подтвердил Трифон Никитич. — Да только у нас такое дело нейдет. Боятся купцы кумпании учинять…
— А то и правильно, — не удержался Иван Семеныч. — Как же так? Один больше внесет, другой меньше, а прибыль как?
— Очень просто: прибыль по капиталу делить. Да не в этом дело: думает каждый, что его другие кумпанейщики надуют! — Бахуров громко захохотал.
Но Ракитин сидел насупившись. Хозяину стало неловко.
— А ты не обижайся, Иван Семеныч! — сказал он. — Торговое дело исстари ведется по пословице: «Не обманешь — не продашь!» Государь же хочет все повернуть на лучший манир…
— Раз уж государь задумал торговлю улучшить, — уверенно подхватил Егор, — то и добьется своего.
Ракитин, помявшись, медленно заговорил:
— Трифон Никитич!.. С капиталами у меня… того… Ежели есть у тебя деньги… вкладывай — ей-богу, не покаешься! Спроси про меня у Егора. Он все обскажет.
— Подумаю, подумаю, Иван Семеныч!
— И думать нечего! Я тебе какой угодно процент дам!
— Уж и какой угодно…
— Ей-ей!
— Тридцать на сотню дашь? — Трифон Никитич зорко заглянул в глаза Ракитину. Тот отшатнулся:
— Шутишь! Тридцать не дам.
— То-то и оно! Я, брат, вижу, ты себе на уме!
Оба захохотали.
Торг велся долго и упорно. Нашла коса на камень.
— Ну, так как же, Иван Семеныч? Двадцать пять?
— Десять, Трифон Никитич!
— Двадцать три!
— Одиннадцать!
Наконец новые приятели сошлись на пятнадцати процентах.
— Сколько вкладываешь, Трифон Никитич? — спросил Ракитин.
— Пятьсот червонных.
— Вложил бы ты шестьсот?
— Зачем?
— У меня круглей счет будет!
— Ладно, — согласился Бахуров, — даю шестьсот.
— Упятерить придется, — шепнул Ракитин Егору, довольный, что так удачно складываются дела.
Сели писать условие. Бахуров достал гербовую [141] бумагу:
— Пиши, Иван Семеныч: «Я, такой-то… обязуюсь уплатить такому-то… взятые у него заимообразно…»
— Я, Трифон Никитич, занятую сумму и проценты означать не буду, а напишу, сколько причитается к отдаче через четыре года…
141
Гербовую бумагу покупали для составления важных документов. В России введена была в 1699 году.
— Правильно, — сказал Бахуров.
Ракитин произвел расчет.
— Пятнадцать с сотни, за четыре года шестьдесят процентов… «Уплатить девятьсот шестьдесят червонцев…»
Он поднес перо к бумаге. Бахуров схватил его за руку:
— Стой! А проценты на проценты забыл?
— Как! — ахнул Ракитин.
— Так! Ты что думал?
— Ну и хват же ты, Трифон Никитич!
— Не хуже тебя.
— Компаньоны подходящие, — проворчал Егор.
Иван Семеныч вытащил из кармана «Считание удобное», с которым не расставался. Через несколько минут он объявил:
— Одна тысяча сорок девять червонцев.
— Пиши для круглого счета одну тысячу сто, — спокойно сказал Бахуров.
— Ой! — вскрикнул Иван Семеныч.
— Ничего!..
Ракитин написал. Бахуров вынес деньги, Иван тщательно пересчитал.
— Помни, Иван Семеныч, — наказывал чиновник, — что я деньги дал, ни слова. Удобнее будет поблажки тебе устраивать. Понятно?
— Еще бы! — ответил Ракитин. — Не маленькие.
— Все указы, какие будут готовиться, все заграничные цены, спрос, предложение раньше других купцов знать будешь! За это ничего брать не буду. Так, разве от собственного желания дашь…
— Трифон Никитич! Побойся бога! — завопил Ракитин.
— Бог-то бог, да сам не будь плох! — возразил Трифон Никитич.
С общего совета решили: купцу Ракитину открыть торговлю пенькой, смолой, парусиной и прочими корабельными принадлежностями. Как раз незадолго перед тем государство отказалось от монополии [142] на пеньку и пеньковые изделия и стало передавать торговлю ими частным лицам.
— Дело богатое, — уверял Бахуров. — Флот растет неслыханно. Каждый год строятся новые фрегаты, бриги, галеры, торговые корабли. На такой товарец спрос — подавай только! Полотна нам надо — не сочтешь! Недавно государь издал указ: «Во всех губерниях льняные и пеньковые промыслы размножать всемерно и севу на всякий год прибавлять».
142
Монополия — исключительное право.
Глаза Ракитина вспыхнули жадностью:
— Вот тут-то и перехватить у других купцов! Где еще только лен заводится — я туда! Предбудущие урожаи скуплю, задатки дам — все мое!
Бахуров рассмеялся.
— Вижу, из тебя, Иван Семеныч, купец цепкий будет. А я тебе помогу крепко: в Адмиралтействе все чиновники — мои приятели. Они тебе поспособствуют. Конечно, не без того, чтобы им барашка в бумажке подложить.
— За этим не постоим! — вскричал Ракитин. — Дали бы мне только развернуться!