Два брата
Шрифт:
— Расскажи же мне, — прошептал он, — расскажи мне все, и я сумею защитить тебя, я убью этого негодяя!
— Ну хорошо, — отвечала она, — так слушайте же.
И, вполне доверяя этому сиявшему любовью взгляду, которым французский художник смотрел на нее, она начала.
— Я родилась в Блоа. Отец мой был честный негоциант, а мать принадлежала к мелкому дворянству нашей провинции. Матери я лишилась десяти лет и до семнадцати прожила в стенах монастыря, в Туре. Вскоре, не выходя оттуда, я познакомилась с моим обольстителем. Отец мой оставил торговые
На расстоянии часовой езды от Марньера, так называлось наше поместье, находилось большое имение Го-Куан, принадлежавшее дивизионному генералу графу Фелипоне.
Граф обыкновенно проводил лето вместе с женою и сыном, виконтом Андреа, в своем замке.
Генерал Фелипоне был отвратительный человек; он мучил свою жену и довел несчастную женщину до того, что она состарилась преждевременно и была постоянно больна.
Когда я приехала в Марньер, у моего отца возникли с Фелипоне какие-то недоразумения относительно леса, что и заставило его познакомиться с графом. Меня тоже представили ему.
Виконта Андреа тогда не было, и его ожидали только в конце месяца.
Графиня от души полюбила меня, и мы скоро сошлись с ней душа в душу.
Вскоре приехал и виконт — красивый и надменный молодой человек, и с приездом его здоровье графини, как мне казалось, заметно ухудшилось, и она не раз говорила мне:
— Я чувствую, что скоро умру…
И действительно, через несколько времени после этого, как-то ночью, меня разбудили: из Го-Куана был прислан человек с просьбой, чтобы я приехала к графине, которая умирает и желала бы перед своей смертью повидаться со мной.
Мы застали ее в постели и при последних минутах — священник читал уже отходную; вокруг нее стояла на коленях ее прислуга и горько плакала. Но ни графа, ни виконта не было дома. Мы напрасно искали их.
— Они на охоте, — прошептала больная… — Я их не увижу уж более…
И действительно, они были где-то в лесу, так что чужая рука закрыла ей глаза.
Она умерла ровно в десять часов утра, и последними ее словами было: «Андреа… неблагодарный сын!..»
И я слышала, как старый лакей, стоявший в углу, добавил при этом:
— Это виконт убил свою мать!
Но, представьте себе, мой милый друг, я уже находилась под влиянием этого человека и даже любила его, и он также признался мне в своей страсти ко мне. Не знаю, как это произошло… но не больше как через три месяца после смерти его матери наступила такая минута, когда я верила ему, как богу… когда он произвел на меня какое-то особое, потрясающее действие и приковал к себе.
Тогда-то однажды он сказал мне:
— Марта, клянусь тебе, что ты будешь моей женой, но так как мой отец никогда не согласится на этот брак, то уедем отсюда в Италию, там мы обвенчаемся, а со временем будем надеяться, что отец примирится с нами.
— Ну, а мой? — спросила я в испуге.
— Твой приедет к нам!..
— Но зачем же нам теперь скрываться от него?
— Твой отец замечательно честен, так что ежели мы откроемся ему теперь, то он немедленно отправится к моему отцу и сообщит ему все,
Я верила этому человеку — уступила и последовала за ним.
Темною ночью, на почтовых лошадях, мы уехали с Андреа в Италию в окрестности Милана. Перед отъездом я написала своему отцу письмо, которое и оставила на столе в своей комнате.
В Милане Андреа нанял большой дом, познакомил меня, под видом своей жены, со всей знатью и начал вести веселую жизнь.
Несколько раз я просила его написать моему отцу, чтобы тот приехал к нам, но он всякий раз говорил мне, что имеет известие о том, что мой и его отцы так сердиты, что не захотят видеть нас, и при этом всегда добавлял:
— Погоди!.. Время все изменит!
Я писала сама несколько раз, но все письма мои оставались всегда без ответа; впоследствии я узнала, что людям было строго приказано не относить их на почту, а доставлять их Андреа. Так продолжалось несколько месяцев. У Андреа были лошади и множество знакомых; он веселился, и, пожалуй, можно было бы даже подумать, что я одна из самых счастливых женщин… так, по крайней мере, могло казаться по виду.
На все мои вопросы и напоминания о женитьбе он обыкновенно сердился и нетерпеливо отделывался от меня какими-нибудь пустыми отговорками. Однажды на мое новое напоминание о данном им слове он резко заметил:
— Погоди… когда отец умрет, тогда я женюсь на тебе.
И при виде моего удивления он вынул из кармана листок почтовой бумаги и предложил мне прочесть написанное на нем.
Это было письмо от его отца, я читала его и чувствовала, как я бледнею. В нем было сказано:
«Мой милый сын! Я не вижу ничего дурного в том, что вы обольщаете девушек из наших окрестностей, но я вполне уверен, что вы не сделаете глупости и не женитесь ни на одной из них, так как у меня уже есть для вас подходящая богатая невеста…»
Это письмо выпало у меня из рук, и я с испугом посмотрела на Андреа.
— Что же вы намерены делать? — прошептала я.
— Ждать, — ответил холодно он, — я знаю своего отца… Он способен лишить меня наследства, если я не исполню его желания.
— Но чего же ждать?
— Его смерти, — ответил он, напевая какую-то арию.
С этой минуты я начала его понимать… Он хотел сделать из меня содержанку… я заболела: со мной сделалось что-то вроде горячки. Я молилась, призывала Бога, просила прощения у своего отца. Я валялась в ногах у Андреа, умоляя его возвратить мне мое счастье. Андреа фразировал и насмехался надо мной.
Когда я совершенно поправилась, то обратилась к одному старому священнику и спросила его совета, что мне делать.
— Поезжай, мое дитя, к своему отцу, — сказал он, — Бог милосерден и простит тебя и заставит этого человека исправить свою ошибку перед тобой…
Мой отец!
Я решилась последовать его словам и просить Андреа отпустить меня.
Как-то утром я сообщила ему о моем отъезде.
— Куда же ты поедешь? — спросил он меня. — К отцу, — ответила я.
Ну, если так, то я должен, наконец, сообщить тебе всю истину, — сказал он и подал мне траурное письмо, извещавшее о смерти моего бедного отца.