Два брата

Станюкович Константин Михайлович

— Нет, нет, папа. Я здоров, а в деревне совсем окрепну.

— Мы его поправим здесь. Еще бы цвету лица быть, когда они бог знает что едят там в кухмистерских. Они все в Петербурге какие-то чахлые! — сказала Марья Степановна, заглядывая в лицо Васи.

— Ну, это ты напрасно. Посмотри-ка на господина Чумакова.

И точно, румяный, плотный, он весь сиял здоровьем и, казалось, опровергал мнение Марьи Степановны насчет гибельного влияния петербургских кухмистерских.

— Так, может быть, господин

Чумаков… как вас по имени и отчеству? Не люблю я по фамилии звать.

— Андрей Николаевич.

— Так, может быть, Андрей Николаевич у родных обедал.

Чумаков усмехнулся.

— Нет-с, я тоже в кухмистерских.

— А иногда и так, мама! — подсказал Вася.

— Как так? — удивилась Марья Степановна.

— Ситник и колбасы кусок.

— И, как видите, слава богу! — рассмеялся Чумаков.

— Ну, я вас откормлю, голубчиков. Сейчас покушаете. Сейчас будет готово. А Коля и Леночка здоровы?

— Здоровы.

— Обидно, что они не приедут. Что делать!

— Что, как его дела? — осведомился Иван Андреевич.

— Кажется, ничего себе! — уклончиво отвечал Вася, не желая огорчить отца.

— Адвокатура как?

— Кое-какие дела есть. Однако немного еще.

— Будут! Малый он талантливый. Из него может выработаться хороший адвокат. Писательство он, верно бросит. Таланта настоящего у Коли нет, ну, да и усидчиво работать мы не умеем! Он-то пока мечтает, — сам впрочем, убедится. Статьи его ничего себе, но и только, а адвокатом — это его дело! Одну речь его я читал. Ничего, недурна, очень недурна, только очень уж он противника своего допекал, Присухина. Ты был на суде? Слышал? Хорошо говорит Коля?

— Хорошо.

— И речь честная, славная. И дело-то чистое. Ну, да Коля не станет вести нечистых дел!

— Еще бы! Тогда… Разумеется, не станет!

— Однако я расспрашиваю, а вам с дороги, видно, есть-то хочется. Проведи-ка, Вася, Андрея Николаевича в твою комнату. Вы как, вместе хотите?

— Вместе! — ответил Вася.

— А то Колина комната свободна. Ну, как знаете!

Через час все сидели за столом. Марья Степановна то и дело подкладывала кушанья молодым людям.

— Кушайте, голубчики, кушайте!..

Вася уже успел сбегать в людскую, побывал в конюшне у кучера Ивана, заглянул к старой няне. Все было по-прежнему в Витине; все обрадовались приезду Васи и после говорили о нем:

— Такой же душевный… Из тела только поотощал!

После ужина, когда стали расходиться, Иван Андреевич увел Васю к себе в кабинет, обнял его и, усаживая подле себя, проговорил:

— Ну, теперь, милый мой, расскажи мне о себе.

— О чем, папа?

Старик понизил голос и тревожно спросил:

— Ты… в разных там кружках не участвуешь? Нынче ведь вы…

— Знаком…

— Знаком? И принимаешь участие? — со страхом

проронил старик.

— Нет, папа, — ответил Вася. — Ведь я обещал тебе сперва учиться. Я сдержу слово!

— То-то… Спасибо, голубчик. Ты еще так молод. Не торопись… Прежде проверь себя, проверь свои мнения. Я знаю, сердце-то твое горячее… кипит, но подожди, подожди, мой хороший! — почти умолял старик, с любовью глядя на Васю.

Вася несколько времени молчал, потом тихо заметил:

— Ты прав… я еще мало знаю… И не ты один прав… Прокофьев — жаль, ты его не знаешь, — то же говорит… Надо сперва подготовить себя.

Отец никак не ожидал такого вывода.

— Подготовить себя? К чему?

— Ко всему! — тихо проронил Вася.

В свою очередь, и отец замолчал. Он слишком хорошо знал сына, чтобы сомневаться в истинном значении этих слов.

— И что ж ты думаешь делать… потом?

— Не знаю… Разве можно сказать?.. Знаю одно, — и голос его дрогнул, — знаю, что все мои силы, все мои мысли, жизнь моя… будет посвящена тому, что я считаю правдой… Ты знаешь… Я писал тебе… Мы говорили…

— А если твоя правда — заблуждение?

— Для меня она — правда.

— И ты все веришь?

— Верю… Иначе не может быть… Тогда где же правда? Где она? Не та ли, о которой говорят?.. Кругом, что ли?.. Не в том ли, что ты за правдивое слово наказан? Не в том ли, что вокруг нас люди живут, как скоты? Где, где ж она?

— И ты думаешь, что, сделавшись, — помнишь, ты писал? — сельским писарем или рабочим, ты принесешь больше пользы, чем на других поприщах?..

— Я не знаю, принесу ли я пользу, я могу только желать этого… но я знаю, что не буду жить на счет других. И без того довольно!

Старик слушал сына и чувствовал, что не переубедить его. Он с грустью смотрел на Васю и вспомнил свою молодость.

Когда Вася ушел, старик еще долго не ложился. Мрачные предчувствия закрадывались в голову. Он боялся, что Васе не придется долго ждать, и он невольно не сдержит слова.

И он не ошибся.

XXIII

— Славные твои старики, Вася! — говорил на другой день Чумаков, потягиваясь на постели.

— О, ты их еще не знаешь. Это такие… такие…

И он стал рассказывать своему приятелю, какие у него превосходные люди отец и мать.

— У меня… Вася, не такие!.. — сказал Чумаков.

— Это жаль… — протянул Вася.

— И ты не сердись, я тебе скажу… брат твой Николай не похож на вас.

— Ты, Чумаков, мало знаешь брата.

— Мало или много, а все судить могу… По-моему, он ненадежный человек!

— Зачем ты мне это говоришь, Чумаков? Зачем?.. Ты ведь знаешь, что мне это больно слышать! — проговорил Вася с упреком в голосе.