Два часа в благородном семействе, или о чем скрипела дверь

Амфитеатров Александр Валентинович

ДЯДЯ… Ты, конечно, поймешь… Обстоятельства такъ слагались…

МАТЬ. Вздоръ, вздоръ! Я нисколько не сержусь. Мн даже пріятно убдиться, что ты такъ горячо принимаешь къ сердцу честь фамиліи.

ЗОЯ (вбгаетъ). Тетя Клодя!. Самоваръ на стол!

НЕЗАМУЖНЯЯ ТЕТЯ. Но… я не знаю… Лили?

МАТЬ (обнимаетъ ее). Разв ты хочешь оставить

насъ сегодня безъ чаю?

НЕЗАМУЖНЯЯ ТЕТЯ. Напротивъ!

ДЯДЯ. Ступай, двственница, ступай, разливай второй океанъ!

ДРУГЪ ДОМА. Никто не уметъ налить чаю вкусне, чмъ наша добрая Клодинъ.

НЕЗАМУЖНЯЯ ТЕТЯ. Напротивъ! (Уходитъ.)

ДДУШКА. Ну, мать… Вези и меня къ самовару!.. Эхъ, ты — мать!

БАБУШКА. То-то! Теперь мать… Вотъ, — развелись бы, — кто тебя повезетъ?

ДДУШКА. Двку найму… Вотъ этакую двку… Хо-хо-хо!

БАБУШКА. Ври, ври! Теперь мать, а давеча — Нинонкой ругалъ?

ДДУШКА. Во время оно жила Нинона! Хо- хо-хо!

(Узжаютъ.)

МАТЬ. Умилительные старики!

ДРУГЪ ДОМА. Филемонъ и Бавкида.

ДЯДЯ (поднимаетъ Брэма съ пола). Корешокъ-то, однако, погнулся.

МАТЬ. Ха-ха-ха! А вдь онъ ее совершенно серьезно приревновалъ.

ДЯДЯ. Старинкою посчитались… Хо-ха-ха!

МАТЬ. Вы не смотрите на мамашу теперь. Смолоду она была отчаянная.

ДРУГЪ ДОМА. Да ужъ если дло до Шамиля дошло…

МАТЬ. Бывало, какъ послушаешь, что старшіе говорятъ… Зоя! Гадкая двочка! Я же велла теб быть въ своей комнат. Зачмъ ты здсь?

ЗОЯ. Я, мамочка, слушала, что старшіе говорятъ. (Уходитъ.)

ДРУГЪ ДОМА. Ха-ха-ха! То-то старичокъ-то такъ сразу поврилъ.

ДЯДЯ. Эхъ, милый Пьеръ! Въ кругу, гд люди извстны другъ другу наизусть…

ДРУГЪ ДОМА. Вотъ — какъ мы между собою!

ДЯДЯ. Тамъ — только на маленькое намекни, а больше сейчасъ же каждый самъ вообразитъ, сочинитъ и повритъ! (Уходитъ.)

МАТЬ. А кто-то тоже поврилъ…

ДРУГЪ

ДОМА. Но послднимъ, Лили! Согласитесь, что послднимъ.

МАТЬ. И послднимъ не надо. Злой…

ДРУГЪ ДОМА. Если вы хотите отрубить мн голову, — она ваша!

МАТЬ. Его голову!.. Разв я могу?'

ДРУГЪ ДОМА. Я бы только поцловалъ ее — и положилъ бы къ вашимъ ногамъ.

MАТЬ. Какъ я изволновалась… Какой ужасный день!

ДРУГЪ ДОМА. Страдалица моя! Двочка моя! Ніобея!

МАТЬ. У двочки головка бо-бо!

ДРУГЪ ДОМА. Мадонна моя!

МАТЬ. Милый!

(Уходятъ.)

ГОЛОСЪ БАБУШКИ. А, батюшка! Я къ теб, батюшка, не на допросъ пришла. Моя господская воля — держать, моя господская воля — прогнать.

(Шаромъ прокатывается черезъ сцену — воинственно, хотя и нсколько торопливо.)

ЕДОРЪ (бжитъ за нею съ паспортною книжкою и деньгами въ рукахъ). Ваше превосходительство! Не желая грха на душу… Ваше превосходительство!

НАДЯ (входитъ, одтая къ уходу). Что, едоръ Никифоровичъ, судьба наша съ вами, видно, на одномъ сошлась?

ЕДОРЪ. Помилуйте. Наденька! Разв это возможно, чтобы человкъ понималъ человка, будто какой-нибудь такъ называемый соръ?

НАДЯ. Вонъ, я вижу, у васъ деньги въ рукахъ. Скажите лучше спасибо, что съ вами хоть расплатились.

ЕДОРЪ. Въ рожи бы имъ эти деньги швырнуть.

НАДЯ. Довольно глупо будетъ съ вашей стороны. Он заслуженныя.

ЕДОРЪ. Такъ, камень взять, да, не желая грха на душу, въ стекла имъ, такъ называемымъ сволочамъ.

НАДЯ. Плюньте! Чего вы отъ нихъ надетесь? Господа.

ЕДОРЪ. Ты понимай меня человкомъ, а не воображай свиньей!

НАДЯ. Эва, чего захотлъ! Вы посмотрите, кмъ они сами-то — вокругъ себя — другъ дружку воображаютъ.

Конецъ.

Gavi di Lavagna,

1909. VI. 9.