Два Гавроша
Шрифт:
— Что стряслось, господин фельдфебель? — обернулась к нему фрау Эмма.
Круппке схватил со сковороды кусок жареного мяса, подул на него и бросил себе в рот.
— Это, конечно, телятина?. Новенького, которого Веммер привез, знаешь? Шэрнэнко…
— Знаю. Славный малыш.
— «Славный»! — передразнил фельдфебель. — Все у тебя славные! Этого воробья я поймал с поличным. Он куда-то по ночам ходит. Есть подозрение, что в карцер что-то передает.
Круппке, схватив со сковороды еще кусок мяса, рассказал обо всем, что произошло в его комнате.
— Послушай, — фельдфебель смерил женщину сердитым взглядом, — Шэрнэнко в нашем гнезде не приживется… Напрасно Веммер привез его сюда. Из этой глины ничего не вылепишь. А ты, детка, — взглянул он снова на нее, — что-то больно мягкосердечной стала.
Немка испугалась:-
— Что вы, господин фельдфебель! Я… Но…
— Но?.. — подозрительно покосился на нее однорукий. — Продолжай, продолжай, детка.
— По-моему, — перевела наконец дыхание немка, — Веммеру об этом рассказывать не следует.
— Почему?
— Он не одобрит ваш поступок и скажет, как всегда: «Наша задача состоит в том, чтобы привлечь этих детей, а не отталкивать их от себя».
«Эмма умница», — подумал Круппке и вспомнил о последнем, особо секретном циркуляре, который предлагает относиться к детям. — будущим разведчикам рейха снисходительно. Придется подать рапорт об уходе. Двуногих подопытных поросят гладить по головке он определенно не может.
Утром, докладывая капитану о своем дежурстве, он и словом не обмолвился о ночном происшествии, заметив только вскользь:
— Этот новенький, господин капитан, испортит нам детей. Лезет куда не следует, болтает лишнее. Одним словом, он с большевистским душком — бунтарь.
— Знаю, — ответил Веммер спокойно. — Поэтому я его и привез. Нам нужны дети с твердым характером, а не тряпки.
— И я того же мнения, господин капитан. Но… но уверяю вас, когда этот волчонок: станет волком, он нас покусает и убежит обратно в лес. Может быть, отправить его к Ленгарду вместе с французской девчонкой? Согласитесь, Жаннетту карцером уже не застращаешь.
Помолчав немного, он добавил:
— Профессор, несомненно, обрадуется такому ценному подарку: подопытные животные сильно поднялись в цене.
Веммер недолюбливал своего заместителя за его нахальное, вызывающее поведение. Он давно избавился бы от него, если б у фельдфебеля Круппке не было влиятельных друзей. Несколько лет назад он был секретарем общества защиты животных, возглавляемого самим Германом Герингом. Франц Круппке пописывал заметки для различных газет. В них он ожесточенно набрасывался на тех, кто нарушал государственный закон, запрещавший проведение в Германии опытов над животными. Более того: однажды он бросил упрек всем немцам, особенно женщинам, в том, что они без зазрения совести используют для своей зимней одежды меха. «Знаете ли вы, господа, откуда берется тот мех, из которого шьют шубы и которым украшают дамские шляпы? — неистовствовал Круппке. — Вы забыли, вернее, не хотите помнить, что совсем недавно
— С новеньким подождем, — сказал после долгого раздумья Веммер. — Жаннетту отправим, как только Ленгард вернется из Берлина.
Глава третья
1. Встреча на кухне
Павлик дежурил на кухне. Он помогал фрау Эмме чистить картофель, натирать полы, приносить продукты из кладовой. Немка была им довольна. То и дело бросая на него грустный, сочувственный взгляд, она предлагала ему немного отдохнуть.
После обеда, когда они остались вдвоем, фрау Эмма подсела к нему.
— Как ты похудел, бедняжка! — В ее глазах блеснули слезы. — Крепись, Павлик, — добавила она успокаивающе. — Мы еще поживем!
Мальчик был тронут этой лаской. Он схватил руку женщины и поцеловал ее.
— Вы немка? — спросил он, подняв голову.
— Да, а что? — удивилась она.
— А я думал, что вы не немка, — признался Павлик, покраснев. — Вы добрая, фрау Эмма, а вот Круппке… не-» хороший…
— Не говори мне о нем! — перебила она. — Я все знаю. Думаешь, мне легко? У меня столько горя! В Голландии погиб мой муж, под Севастополем — сын, Вилли его звали. Ему только семнадцать лет минуло. — Кухарка глубоко вздохнула. — Русские не виноваты, не обижаюсь я на них: немцы сами этого хотели.
Фрау Эмма отвернулась. Ее плечи вздрагивали. Она плакала. Павлику стало жаль ее. Он хотел утешить эту добрую женщину, но не находил нужных слов. Он только гладил ее руку. Наконец она успокоилась. Встала, подошла к плите и принялась жарить котлеты.
— Поешь, сыночек, — сказала немка. — Ты ведь еще не обедал.
Павлик поблагодарил, но есть не стал. Он завернул котлеты в бумагу и спрятал их за пазуху.
— Для Жаннетты, — честно признался он, потупив от смущения глаза. — Сегодня ведь ее выпускают из карцера.
Кухарка, тронутая его поступком, воскликнула:
— Мой Вилли тоже был таким! Он все отдавал голодающим… О Жаннетте не тревожься, мальчик. Мы ее с тобой хорошенько накормим. Эту девочку я очень люблю. Она умница, смелая…
— А Иоганна, того рыжего, вы тоже любите? — спросил Павлик, вдруг насторожившись.
Она молчала.
— Любите? — немного погодя переспросил Павлик,
— Нет, — покачала головой немка. — Его не за что любить. Мне только жаль его. Глупенький он.
Дежурный офицер привел Жаннетту. Девочка изменилась до неузнаваемости. Она была бледна, измучена, одни глаза по-прежнему светились теплым светом.
Фрау Эмма, увидев Жаннетту, заволновалась. Она вспомнила, что утром Круппке под строжайшим секретом сказал ей: «Завтра я отвезу подкидыша к Ленгарду».