Два гения и одно злодейство

Соболева Лариса Павловна

– Пойдем, тебе надо согреться, – сказал помрачневший Володька, спрыгивая с валуна и помогая Полин сойти на землю. «Тебе, Володимир, пора сходить в квартал красных фонарей, и все пройдет».

РОССИЯ, ЭТОТ ЖЕ ЧАС

Тимур сначала намеревался заехать к врачихе, но передумал, ведь «опять не захватил плод писательских трудов». Остановившись у обочины на повороте к деревне, в которой находилась психушка, набрал номер на мобильном телефоне:

– Алло! Рад, что попал на вас. Это Тимур… Ну, писатель!

– Здравствуйте. Что вы хотите?

– Понимаете,

начал я писать роман, нормально получается, сильно, со страстью в каждой строчке… Но есть один недостаток. Не удаются мне герои внешне, какие-то обыденные получаются. Будьте любезны, помогите мне. Ведь нет ничего лучше, как воспользоваться натуральным лицом.

– Да я уж и не помню в точности.

– А вы опишите основные приметы, так сказать.

– Попробую. Он был молодой, двадцати пяти лет, если не ошибаюсь. Брюнет, волосы густые, глаза темные, небольшие, рот… губы тонкие… скуластый…

– А что-нибудь бросающееся в глаза было в его внешности?

– Да-да, было. Шрам! От виска до верхней губы. А на спине полосы. Били его в плену. Ну, еще он такой… крепенький, что ли, и небольшого роста.

– Вы говорили, что у него есть брат, можно адресочек получить?

– Сейчас посмотрю, наизусть я не помню. Вы подождете?

Долго она возилась. А время – деньги в прямом смысле, ведь минута мобильника стоит недешево. Тимур, поглядывая на часы, подумал, что вряд ли Ставров обрадуется дополнительным расходам. Услышав голос врачихи, нетерпеливо воскликнул:

– Да-да, слушаю!

Записав адрес, поблагодарил, а мадам психиатрия разговорилась:

– Вот она у меня из памяти стерлась. Я ведь не занималась ею. Могу только сказать, что это была красивая женщина, молодая и… холеная.

– С женщиной у меня порядок, я мужчина, вообразить женщину гораздо легче. – Тимур потерял дальнейший интерес, ибо фотография Глазковой покоилась на коленях.

– Не забудьте прислать книжку, – напомнила врачиха.

– О, да! – сказал Тимур и бросил телефон на сиденье. – Сегодня почта уже не работает. Ну что, Тимур-джан? Пережуй информацию, а она занятная. Это была удачная идея – увидеться с Томой. И вообще, ты можешь гордиться собой!

ПРЕДМЕСТЬЕ ПАРИЖА, ВЕЧЕР

Переохладились все прилично, ну, кроме Влада, разумеется. Он разливал вино, стараясь не пролить на костюмчик, ибо машину кидало из стороны в строну – Полин гнала во весь опор. Налив, передавал стаканчик по очереди любителям острых ощущений. Те пытались выпить, но им мешал хохот. Повеселел и Володька, который вообще долго грустить не мог.

На вилле девушки ринулись греться в душ, а Влад стал растапливать камин. Дрова под его руками яростно затрещали, отстреливая искры, потянуло блаженным теплом. Потом и Володька пошел в душ, а женщины тем временем приготовили закуски, разложив их на ковре у камина. При виде компании, полулежащей вокруг импровизированного «стола», к Володьке полностью вернулся обычный тонус, а рюмка кальвадоса прибавила хорошего настроения. Да и Влад позабыл о неизменной чопорности, жарил вместе со всеми колбаски на вертелах, рассказывал анекдоты, которые француженки не понимали даже после перевода, но вежливо улыбались. Володька делал дружеские шаржи, Полин играла на растроенном пианино, спела несколько песенок фривольного содержания и Софи, юмора которых не понял лишь Володька.

– Володя, а ты

споешь нам? – спросила Полин.

– Спою, конечно, – сказал он, удаляясь за гитарой.

– Мсье, и вы не станете ломаться? – удивился Влад.

– Ломаются наркоманы, – нашелся тот.

Угодить дамам – долг истинного мужчины. Володька пел больше часа. Попеременно Софи и Одетт порывисто бросались обнимать его и целовали братским поцелуем в щеку, растроганные пением. Девушек порядком развезло. Зато Влад вынужден был признать:

– А ты у нас и певец отменный, честно скажу, не ожидал.

– Талантливый человек талантлив во всем, – заявил Володька.

– Скромно. Люблю себя за ум, красоту и за скромность, особенно за скромность, главное мое качество, – говорил Влад Полин, как бы ища поддержки, мол, дорогая, наш юный друг не в меру самонадеянный, а попросту – наглый болван и одноклеточное.

– Знаешь, – не обиделся Володька, – любить себя в наше время необходимость. Я не признаю сомневающихся, неуверенных в себе, живущих с оглядкой людей. В моем понимании это и есть нелюбовь к себе. Такие опасны. Они не могут быть надежными друзьями, сомневаясь в себе, не верят другим. Значит, легко предадут, оправдываясь: ну что ж делать, жить-то надо, и хорошо, что не меня киданули. Они жалкие, занудливые, так как подвержены зависти к везунчикам, потому копят злобу на весь свет. Силы тратят впустую и в конце концов становятся неудачниками со стажем, даже если карманы у них трещат от денег. А я не хочу слыть неудачником, поэтому люблю себя.

– Спиноза, – подытожил Влад с улыбкой, целуя руку Полин.

«Ненавижу», – задохнулся Володька. За время посиделок Влад слишком много подчеркнутого внимания уделял Полин: затаенные улыбки, многозначительные взгляды, шепот на ухо и прочая хренотень, за которой просматривалось обольщение. Полин принимала ухаживания. За счет Володьки Влад пытался казаться остроумным, говоря маляру колкости. Но художник и по совместительству певец тоже за словом в карман не лез, а все же бесился. Влад полулежал чуть ли не на коленях Полин, задержав ее руку в своей после поцелуя, гад. Не сводя уничтожающего взгляда с Влада, Володька глотнул кальвадоса, запил сладкой водой, поморщился:

– Наш самогон лучше. Я не понял, ты похвалил меня или унизил, назвав Спинозой?

– Ни то ни другое, просто констатировал факт.

– Значит, хотел унизить. Понимаешь, Влад, унизить другого невозможно, не унизив себя, особенно в присутствии посторонних.

– Вовик, ты слишком мнительный. Я сказал без задней мысли, а ты умудрился выстроить целую концепцию о несуществующем унижении.

– Володя, спой еще, – попросила Полин.

– Пожалуйста. – Он взял гитару и с удовольствием заметил появившуюся скуку на физиономии Влада, видно, пение маляра поднадоело, не он в центре внимания. – Полин, пою для тебя. Слова и музыка мои!

Это прозвучало как вызов: получай, змей, буду петь до утра назло тебе! Так бессовестно, на глазах у всех, охмурять Полин… Скотина! И пел долго.

Француженки свернулись калачиком и посапывали, Влад тоже прилагал усилия, чтобы не впасть в дрему, одна Полин внимательно слушала, не уставая. Настала пора удалиться на покой. Володька уступил свою комнату Софи и Одетте, Влад оккупировал гостевую. Провожая девушек наверх, Полин задержалась на лестнице:

– Иди к Владу, там удобный диван.