Два года на палубе

Дана Ричард Генри

Собрав почти все шкуры, на какие только можно было рассчитывать здесь, мы начали принимать запас дров и воды, а Сан-Франциско в этом отношении славится на всем побережье. Небольшой островок, примерно в двух милях от якорной стоянки, прозванный нами Лесистым, который сами мексиканцы называют «Isla de Ios Angelos», был покрыт зарослями, спускающимися до самой воды, и каждое утро туда посылали двух наших матросов родом из Кеннебека, которые играючи управлялись с топором. Им в помощь отправляли и двух юнг. За неделю они нарубили столько, что нам хватило бы топлива на целый год, и третий помощник капитана с четырьмя матросами (в число которых попал и я) был отправлен на большом баркасе с парусным вооружением, как у шхуны, и арендованном в миссии, чтобы перевезти на судно эти дрова. Мы вышли около полудня, однако из-за сильного встречного ветра и течения, скорость которого здесь достигала пяти узлов, смогли войти в гавань, образуемую двумя мысами, лишь к заходу солнца. Едва мы стали на якорь, как задул угрожавший нам целый день сильный зюйд-ост, сопровождавшийся похолоданием и проливным дождем. Положение наше было не из приятных: открытая шлюпка, потоки дождя, долгая ночь впереди — ведь зимой на этой широте на темное время суток приходится

почти пятнадцать часов. Спустив имевшийся у нас небольшой ялик, мы переправились на берег, но не обнаружили там никакого укрытия от дождя. Тогда, собрав немного валежника из-под вороха листьев и веток, отыскав на берегу несколько мидий, мы возвратились на баркас, чтобы приготовиться к ночлегу. Мы отвязали грот и соорудили на корме тент, потом настелили под ним мокрых бревен и, не снимая курток, часов в шесть улеглись на них. Но дождь все-таки поливал нас, и наши куртки начали промокать, а грубые сучковатые стволы были не такой уж завидной постелью. Пришлось подняться; затем мы достали взятую с «Элерта» сковородку, вытерли ее насухо, обложили камнями, нарезали коры и разожгли огонь. Подсушивая ветки и прикрыв наше сооружение сверху досками, мы поддерживали небольшое пламя, на котором поджарили мидий. Правда, ели мы их скорее ради развлечения, нежели от голода. Не было еще и десяти часов, а впереди нас ожидала долгая ночь. Тогда кто-то вытащил истрепанную колоду испанских карт, и мы немало порадовались такой предусмотрительности. Поддерживая хворостом наш хилый костер, мы играли одну партию за другой, и так до часу или двух ночи, пока сон окончательно не сморил нас, тогда мы снова улеглись на бревна, оставив одного присматривать за огнем. К утру дождь перестал, воздух же стал заметно холоднее, спать было уже невозможно, так что мы дожидались рассвета в сидячем положении. Едва забрезжило, как мы сразу переправились на берег и начали готовиться к погрузке. Недаром мы дрожали от холода — трава оказалась покрытой инеем — явление для Калифорнии совершенно неслыханное. А лужицы с пресной водой даже подернулись тонкой коркой льда. И вот в такую-то погоду, задолго до восхода солнца, в сером утреннем тумане нам пришлось ходить почти по пояс в воде, загружая ялик поленьями. Третий помощник оставался в баркасе, двое матросов принимали на ялике груз, а работа в воде досталась, как обычно, нам, самым молодым. Так мы и перетаскивали дрова по воде к ялику, закатав по колено штаны, топча босыми ногами заиндевевшую траву. Когда ялик отходил с полным грузом, нам, чтобы не отморозить ступни, оставалось только бегать по жесткому прибрежному песку. Мы работали весь день, а к вечеру, нагрузив дополна баркас, подняли якорь, поставили паруса и вышли из бухты. Но едва мы оказались в заливе, как обнаружилось, что сильный отлив выносит нас в море, плотный туман не позволяет разглядеть судно, а бриз настолько ослаб, что мы уже не могли под парусами удержаться против течения, поскольку наша осадка была не меньше, чем у баржи для перевозки песка. С величайшим трудом мы добрались до самой мористой оконечности острова, где и отдали якорь, готовясь провести вторую ночь, обещавшую быть хуже первой, ибо теперь баркас был загружен до планширя и спать можно было только поверх бревен. На следующее утро мы снова подняли паруса и с попутным ветром к одиннадцати часам достигли судна. Здесь всю команду сразу же поставили разгружать баркас и складывать дрова, что заняло время до самого вечера.

На следующее утро на берег был послан отряд заполнять бочонки пресной водой. Мы, к счастью, не попали в него благодаря нашей передряге с дровами. Вторая экспедиция длилась три дня, их тоже едва не унесло в море, и день они провели на острове, где один из матросов подстрелил оленя, что, впрочем, неудивительно — все окрестные холмы и острова в бухте Сан-Франциско изобилуют этими животными.

Когда не надо было заготовлять дрова или воду или отправляться по реке в миссию, мы прекрасно проводили время на судне, стоявшем в кабельтове от берега, который защищал нас от зюйд-остов. Из-за непрестанных дождей люки трюмов накрыли брезентом, а вся команда целыми днями сидела в твиндеках, занимаясь щипаньем пеньки, которой набралось столько, что ее хватило бы проконопатить все судно от киля до клотика. Потом мы сплели полный набор сезней для обратного плавания, два штуртроса из сыромятной кожи, наготовили великое множество шкимушгара и вообще всего, что только можно сделать в твиндеке. Была уже середина зимы, и здесь, в высоких широтах, ночи стали очень долгими, так что нас не поднимали раньше семи, а в пять часов вечера давали ужин и прекращали судовые работы. Это оставляло нам почти три часа свободного времени до восьми склянок, когда заступала вахта.

Мы были на побережье уже около года, и пришло время подумать о возвращении домой. Предвидя, что в ближайшие два-три месяца у нас вряд ли будет много свободного времени, мы рассматривали наши теперешние благоприятные обстоятельства как прекрасную возможность заняться своими делами и потому все вечера проводили за шитьем и починкой одежды, предназначавшейся прежде всего для плавания вокруг мыса Горн. Сразу после ужина, уборки котлов и «перекура» мы рассаживались по своим рундукам вокруг подвешенной на бимсе лампы и принимались каждый за свое — одни шили шляпы, другие — брюки, третьи — куртки и т. д. Те матросы, которые владели иглой недостаточно хорошо, выделывали из травы декоративные плетенки для шляп тех, кто взамен шил им одежду. Несколько матросов устроили складчину, купили большой отрез саржи, сшили из нее брюки, куртки и пропитали их льняным маслом. Эта одежда была отложена специально до Горна. Я тоже соорудил из просмоленной парусины шляпу такой прочности, что на ней можно было сидеть, а также сшил полный комплект фланелевого белья для холодной погоды. Те, у кого не было зюйдвесток, позаботились обзавестись ими, а некоторые даже подбивали свои просмоленные штаны и куртки фланелью. Все трудились как пчелы, ибо каждый знал, что скоро мы пойдем на юг, и тогда у нас уже не будет свободных вечеров.

Пятница, 25 декабря. Праздник Рождества. Целый день шел дождь, шкур мы не привозили, и капитан дал нам свободный день (первый, если не считать воскресений, после выхода из Бостона), а также велел приготовить пудинг с изюмом к обеду.

Воскресенье, 27 декабря. Мы

закончили все дела и, поскольку было воскресенье, снялись с якоря и вышли в море, салютовав пресидио, откуда ответили нам. На борту «Элерта» был комендант пресидио дон Гваделупе Валлехо, пользовавшийся по всей Калифорнии, несмотря на свою молодость, большим уважением американцев и англичан. Он недурно говорил по-английски, и соотечественники подозревали его в чрезмерно благосклонном отношении к иностранцам.

Мы выходили из великолепной бухты Сан-Франциско с легким ветром, подгоняемые отливом со скоростью четырех-пяти узлов. День был отменный — впервые за целый месяц светило яркое солнце. Мы прошли под высоким утесом, на котором стоит пресидио, и вышли на простор бухты, откуда можно было хорошо рассмотреть заливчики и поросшие превосходными лесами острова, а также устья небольших рек. Если когда-нибудь Калифорнии суждено превратиться в процветающий край, эта бухта, несомненно, внесет свой вклад в его благополучие. Обилие лесов и вод, необычное плодородие почвы, почти идеальный климат, очень удобная для мореплавателей бухта (с лучшими якорными стоянками на всем западном побережье Америки) — все эти достоинства подчеркивают исключительное значение края.

Отлив прекратился, и мы стали на якорь неподалеку от входа в бухту, под склоном великолепного высокого холма, на котором паслись многочисленные стада оленей. Животные останавливались на мгновение, чтобы посмотреть в нашу сторону, но тут же бросались прочь, напуганные шумом, который мы нарочно производили, чтобы полюбоваться изяществом их движений.

В полночь с наступлением прилива мы снялись с якоря и вышли из бухты. Впервые за много недель небосвод сверкал яркими звездами. Мы неторопливо шли, подгоняемые легким северным ветром, который дует здесь с регулярностью пассата, и в понедельник после полудня перед нами открылся мыс Ано-Нуэво — северная оконечность монтерейской бухты. При входе в бухту мы окликнули бриг «Диану» с Сандвичевых островов, шедший из Ситки. Он подошел к мысу одновременно с нами, но якорной стоянки достиг чуть ли не на два часа позже. Мы отдали якорь во вторник утром, в десять часов. Монтерей выглядел таким же, как и одиннадцать месяцев назад: тот же очаровательный зеленый луг, сосновый лес на южном берегу бухты, речка на северном; белые стены и красная черепица домов, разбросанных среди деревьев; низкая белая крепость с грязным трехцветным флагом, откуда доносился нестройный шум, производимый барабанами и трубами при полуденном разводе караула, — все вызывало в памяти то чувство радости, которое мы испытали почти год назад, когда пришли сюда после долгого плавания. Мы словно вернулись в родной дом.

Глава XXVII

Фанданго

Кроме нас, единственным судном в порту был барк из Ситки, принадлежавший русскому правительству. На нем было восемь пушек (впрочем, четыре оказались лишь бутафорией) и в качестве пассажира экс-губернатор, направлявшийся в Мазатлан через Вера-Крус. Он предложил захватить наши письма, которые легко переслать из этого города в Соединенные Штаты. Мы заготовили целый пакет, датированный «января 1-го, 1836». Губернатор исполнил свое обещание, и письма были доставлены в Бостон в первой половине марта, то есть скорее, чем это могло быть сделано с помощью любого иного почтового сообщения через континент.

«Пилигрим» простоял в Монтерее всю вторую половину ноября, ожидая нашего прибытия. Каждый день капитан Фокон поднимался на холм и всматривался в горизонт, но в конце концов потерял всякую надежду, полагая, что мы пошли ко дну во время того шторма у мыса Консепсьон, который бушевал вдоль всего побережья Калифорнии и выбросил на берег несколько судов, стоявших, казалось бы, в самых безопасных портах. Английский бриг, укрывшийся в Сан-Франциско, потерял оба якоря; «Роса» села на илистую банку у Сан-Диего, а сам «Пилигрим» еле-еле отстоялся на трех якорях в Монтерее. В первых числах декабря он вышел в Сан-Диего.

Мы остались в Монтерее на воскресенье, и, поскольку за последние три месяца у нас не было ни одного свободного дня, все захотели съехать на берег. Утром после мытья палубы и завтрака те, кто был отпущен, принялись чиститься, и, пустив в ход пресную воду, куски мыла и широкие грубые полотенца, старательно выскребали друг друга. Проделав это, мы по двое отправлялись на полубак с ведрами и обдавали один другого водой. Затем надо было позаботиться об «оснастке». Как всегда, на свет появились лакированные башмаки, белые носки, широченные парусиновые брюки, голубые куртки, парадные клетчатые рубашки, черные платки, блестящие лакированные шляпы с целой саженью черной же ленты и шелковые платки. Оставалось только завязать в шейный платок несколько долларов, и все было «в лучшем виде». Кормовая шлюпка отвезла нас на берег, и мы растеклись по городу. Я хотел пойти в церковь, чтобы посмотреть богослужение, но мне сказали, что здесь бывает только ранняя месса. Тогда мы решили проведать тех американцев, англичан и мексиканцев, с которыми свели знакомство в прошлый раз. В полдень нам удалось раздобыть лошадей и съездить в миссию кармелитов, расположенную в лиге от города. Там для нас приготовили нечто вроде обеда — мясо, яйца, маисовые лепешки и немного дешевого вина. Все это было подано нам благодаря попечениям того же major-domo, который и на сей раз отказался от какой-либо платы за божье подаяние, но с глубоким поклоном принял наш подарок, сопроводив это уже знакомым «Dios se lo pague!» [47]

47

Бог да вознаградит вас (исп.).

После трапезы мы устроили великолепную скачку по окрестностям и возвратились в город сразу после захода солнца. Наши товарищи, которые не пожелали ехать с нами, полагая, что матрос на лошади подобен рыбе в корзине воздушного шара, прочно ошвартовались в винной лавочке, где стоял страшный шум и было полно народу, по всему было видно, что неприятностей им, по-видимому, не избежать, а ночь они проведут в каталажке. С большим трудом удалось доставить их к шлюпкам. Как всегда, после возвращения матросов с берега наш кубрик на всю ночь был свидетелем буйных сцен. Перепившиеся буяны утихомирились лишь перед рассветом, но их подняли вместе со всеми и целый день продержали на работе — с раскалывающимися от головной боли черепами им пришлось перетаскивать шкуры. Таковы матросские развлечения.