Два идиота
Шрифт:
Вот же гусь не фаршированный.
– Ой, мальчик мой. Садись, садись.
– Мам, а вы чего вернулись-то? – Да, я злая и не обращаю внимания на скулеж блондина.
– Так ты заболела. Саша не хотел нас беспокоить и по секрету рассказал все Лизе, а она мне сразу же позвонила.
– Так если я заболела, чего ты над ним, как мать-медведица, носишься?
– Ай, – Евсей снова привлекает к себе внимание, прикрывая трусы подушкой. Надо не забыть и потом сжечь её. Бр-р-р. – Пантер… Сонь, льда. Принеси мне льда, пожалуйста.
–
Неужели жизнь ничему не учит? Он хочет из меня прислугу сделать даже после того, как я в роли кухарки его без штанов оставила?
– Соня! – взрывается мама. – Живо на кухню.
– И воды, – добавляет Гуляев. – Комнатной температуры. Во рту горит все.
Эх, зря слабительное подсыпать не додумалась. Тогда бы не только во рту горело.
Мне показалось или Гуляев сейчас хихикнул?
Глава 9
– Евсей?
Зуб даю, сейчас из-за угла выскочит моя первая училка и тоже загорланит: «Евсе-е-ей».
Давайте выходите. Перед кем еще я должен покрасоваться в трусах?
– Здорово, дядь Федь. – Делать вид, будто все нормально и я каждый день на этом диване в труселях сижу, у меня получилось. Даже глаз не дернулся, когда я Никольскому руку пожимал. – Как дела?
Вечер определенно заиграл новыми красками. Покажите мне этого художника, который цвета смешивает, и, наверно, я пожму ему руку. И плевать, что мои яйца чуть в пашот не превратились. Главное ведь, какой кайф я испытал, когда Пантера вернулась в комнату со стаканом в руке, который тут же со звоном шмякнулся об пол, когда она увидела меня сидящим рядом с её родителями. Определенно, эта лучшая месть в моей жизни. Самый смех, что мне и делать ничего не пришлось. Всего-то отпить чудо-чай.
Надеюсь, чай, а не приворотное зелье, которое Никольская под первой луной варила. Не хочется так-то в барана превратиться, таскающегося за блондинистой стервой.
– Дочь, ничего не хочешь нам рассказать? – спрашивает дядь Федя. Мне сейчас кажется, что Соне проще меня с балкона скинуть, чем объяснять родителям, почему я у них в гостиной в таком парадном костюме сижу. Типа нет тела, нет и дела, предки. Но куда там. Никольская переступает через осколки, словно через леденцы, и, задрав нос, садится в кресло, выпрямляя спину.
– А что я должна рассказать? Евсею стало жарко, он вспотел или не вспотел, не знаю, что у него там случилось, раз он штаны снял. А потом вы пришли, – улыбаясь, объяснялась София-стерва-Никольская.
– И ты к этому не причастна?
– Я? Да разве такое возможно?
– Соня!
– Пап, у Евсея язык имеется. Вот пусть он сам и подтвердит мои слова.
С чем там отрава её была? С перцем и еще какой-то хренью?
Прости, Пантера, но ты сама виновата.
– Соня ни при чем, – заговорил я.
– Я уверен, она случайно перепутала банки с перцем и сахаром. Как лучше хотела, чаем угостила собственного приготовления. А тут…
Наверно, меня даже в ад не примут. Но взгляд
– Сонь, я не злюсь на тебя, – улыбаясь, продолжил. – Расслабься.
Но она не расслабилась. К счастью. Да и вряд ли у нее бы это получилось, ведь ей присели на уши, бубня про детство в одном интимном месте. А я… А я ноги вытянул, на диване развалился и тихо ржал, от пуль отмахиваясь, которые Никольская в меня кидала.
Прям ностальгией понесло.
К сожалению, все хорошее быстро заканчивается, и минут через двадцать на словах: «Мы еще с тобой поговорим» от злющей Пантеры отстали и на меня переключились.
– Взрослый уже, – бросает Никольский, провожая уходящую жену на кухню взглядом. – Как жизнь личная? В твоем возрасте мы с твоим отцом… Дочь, тебя там мама не зовет?
– Не-а. Не зовет, – отмахивается она, а потом бурчит себе под нос: - И все, что вы с дядей Сашей делали возрасте этого бабника, он делал еще в школе. Взрослый, но, как сам видишь, без мозгов.
Уделать меня вздумала?
Не на того напала.
Невозможно растоптать чувака в трусах.
– Дядь Федь, а вот история… Буквально вчера в клубе…
– Кхм. Кхм, – закашляла девчонка.
– Сонь, водички? – вежливо спросил я, будто меня это действительно волнует.
– Так что в клубе? – не обращая внимания на звереющую дочь, продолжает заинтересованный в рассказе Никольский.
– Сонь, ничего, если я при тебе поделюсь историей с мудрым человеком? Просто уж очень хочется услышать совет от старшего. – И не дожидаясь её ответа, продолжил: – С такой красоткой познакомился. Точнее, давно её знаю, но с этой её стороной еще не встречался. И вот думал…
– Гуляев! – рявкает Никольская, с места подскакивая. – Фу. Не хочу я слушать про твои кобелиные похождения. Пап, а тебе не стыдно? Улыбается сидит.
– Дочь, а мне плакать, что ли?
– Ладно, дядь Федь, я вам потом расскажу, что перед аварией подумал.
Да, я понимал, что сейчас испытываю терпение Никольской. Но меня так и распирало почесать за ушком бешеную львицу, которая минуту назад грозилась вырвать мне кадык, а сейчас превратилась в Винни-Пуха, плюхаясь на диван и жутко улыбаясь.
– Нет уж, рассказывай про телку свою. Уж больно ты меня ею заинтересовал.
Рассказывать не пришлось. Немного побухтев на дочь, Никольский отправился к жене, которая телефон забыла. А я сам встал, хватая с края дивана уже сухие джинсы.
– Хорошо посидели, да? Пантера, только не делай вид, что тебе не понравилось и ты хочешь отгрызть мне голову.
Молчит. Дышит, как бык с похмелья, и молчит.
– На прощанье поцелуешь?
Она смотрит по сторонам, а потом срывается на меня, будто перед глазами зеленый свет загорелся. Несется, перепрыгивая через пуфик, всем своим телодвижением словно говоря, что сейчас поставит точку в моей счастливой жизни.